Черный отряд. Тени сгущаются

— Ты сам пригласил его играть, — заметил один из солдат, которого Одноглазый не просил вмешиваться.

— Ты любишь мух, Масло?

— Мух?

— Если ты не заткнешь свою пасть, я превращу тебя в лягушку.

Его слова не произвели на Масло впечатления.

— Да ты и головастика не сумеешь в лягушку превратить.

Я ехидно фыркнул:

— Ты сам напросился, Одноглазый. Когда сюда намерен прибыть Душелов?

— Когда доберется.

Я кивнул. Взятые поступают как хотят и обделывают свои дела когда хотят.

— Мы все сегодня просто приветливые симпатяги, верно? Сколько он проиграл, Масло?

В ответ тот лишь ухмыльнулся.

Следующие две партии выиграл Ворон.

Одноглазый поклялся, что сегодня больше не произнесет ни слова. Так что узнать о придуманном им плане нам не суждено. Может, оно и к лучшему. Если объяснения не прозвучат, шпионы мятежников их не подслушают.

Шесть волосков и блок известняка. Что за хреновину они задумали?

Несколько дней Молчун, Гоблин и Одноглазый по очереди трудились над каменной глыбой в конюшне. Время от времени я заходил туда поглазеть на работу. Они меня не гнали, но лишь рычали в ответ на мои вопросы.

Иногда к ним заглядывал Капитан, пожимал плечами и отправлялся к себе в комнату. Там он корпел над стратегией весенней кампании, во время которой все наличные силы империи обрушатся на мятежников. К нему трудно было войти — все свободное место в комнате было завалено стопками карт и кипами донесений.

Как только погода позволит, мы намеревались нанести по мятежникам болезненный удар.

Может, это жестоко, но большинство из нас наслаждалось тем, что мы делаем, — а Капитан больше всех. Нынче его любимой игрой стало мериться умом с Загребущим. Капитан безразличен к мертвецам, горящим деревням и голодающим детям. Как, впрочем, и Загребущий. Две слепые армии, способные видеть лишь друг друга.

Душелов пришел поздно вечером, когда бушевала метель, переплюнувшая буйством ту, в какую угодил со своим отрядом Ильмо. Ветер выл и вопил, наметая в северо-восточном углу крепости сугробы высотой со стену — снег даже переваливал через нее. Мы стали тревожиться, как бы не замело наглухо запасы дров и сена. Местные сказали, что такой метели у них никто не помнит.

В самый ее разгар объявился Душелов. Буханье его кулака в ворота разбудило весь Мейстрикт. Запели горны, загремели барабаны. Ветер донес охрипшие голоса часовых у ворот — они не смогли их открыть.

Душелов перебрался через стену, вскарабкавшись по сугробу, и свалился вниз, зарывшись в рыхлый снег, набравшийся во дворе. Не очень-то достойное прибытие для одного из Десяти.

Я заторопился в главный зал. Там, возле весело пылающего огня, уже сидели Одноглазый, Молчун и Гоблин. Вошел Лейтенант, следом за ним Капитан с Ильмо и Вороном.

— Остальные пусть идут спать! — рявкнул Лейтенант.

Вошел Душелов, стянул тяжелый черный плащ, присел на корточки у огня. «Это у него что, показной человеческий жест?»— задумался я.

Худощавое тело Душелова всегда затянуто в черную кожу. Он носит скрывающий всю голову черный морион, черные перчатки и черные сапоги. Монотонность его облачения нарушает лишь пара серебряных значков, а единственное цветное пятно на его теле — неограненный рубин на кинжале, который держит мертвой хваткой лапа с пятью когтями, торчащая из конца рукоятки.

На груди Душелова заметны небольшие округлые выпуклости. В очертаниях его ног я бедер есть что-то женское. Среди Взятых есть три женщины, но кто они — знает лишь Госпожа. Мы называем их всех «он». Какого они пола, не имеет для нас ни малейшего значения.

Душелов утверждает, что он наш друг и защитник. Пусть даже так, но с его появлением в зале повеяло холодком. Исходящий от него холод не имеет ничего общего с погодой. Когда Душелов рядом, вздрагивает даже Одноглазый.

А Ворон? Не знаю. Мне кажется. Ворон больше не способен на какие-либо чувства, если только дело не касается Душечки. Когда-нибудь каменная маска его лица покроется трещинами. Надеюсь, я буду рядом и увижу это.

Душелов поворачивается спиной к огню.

— Итак, — произносит он фальцетом. — Прекрасная погода для приключения. — Баритон. Потом слышатся странные звуки. Смех. Взятый пошутил.

Никто не смеется.

Смеяться нам не полагается. Душелов поворачивается к Одноглазому:

— Рассказывай. — На сей раз тенор, неторопливый и мягкий, слегка приглушенный, словно голос проходит сквозь тонкую стену. Или, как сказал Ильмо, с той стороны могилы.

Одноглазый больше не ведет себя как хвастун или клоун.

— Начнем сначала. Капитан?

— Один из наших информаторов узнал о собрании руководителей мятежников. Одноглазый, Гоблин и Молчун проследили за перемещениями известных нам мятежников…

— Так вы позволили им шляться в свое удовольствие?

— Они привели нас к своим приятелям.

— Разумеется. Один из проколов Хромого. Никакого воображения. Когда он видит мятежника, то сразу его убивает — а заодно и всех, кто подвернется под руку. — Вновь этот зловещий смех. — Не очень эффективно, верно? — Затем еще одна фраза, но на неизвестном мне языке.

Капитан кивнул.

— Ильмо?