Черный пепел на снегу

– Покуда большая зимняя ярмарка идёт – не будет попутных обозов, – сообщил он. – Но вот уже через десять дней закончится, соберутся люди по домам разъезжаться, может и присядете кому на хвост. Но это вы сами ищите и договаривайтесь.

Известие о том, что придётся ещё неделю проторчать в Варшаве, не добавило Къеллу настроения. Это нужно где-то спать, где-то есть, а денег в обрез.

Распорядитель, правильно истолковав тяжёлый вздох норда, сжалился над ним:

– Прямо по центру рынка корчма́[16] стоит. Там обычно дорого, место хорошее и кормят плотно, но сейчас там полно всякого лихого люда. Трактирщик просил меня сказать ему, если встречу того, кто мог бы охранником у него поработать. Своих крепких парней у нас тоже полно, да только где корчма – там наливают. Их под конец вечера самих выводить приходится. А ты, смотрю, мужик серьёзный, у тебя дети вот за спиной стоят. Может, за постой и стол с ним и договоришься. Пойдем, я всё равно в ту сторону иду.

Къелл мрачно топтался в тёмном помещении таверны. Даже в ясный день в маленькие окошки-бойницы не проникало достаточно света, чтобы осветить каждый уголок в обеденной зале.

По поводу того, что таверна крупная, распорядитель не обманул. Огромное помещение было уж точно не меньше Медового зала в сгоревшей деревне. Но вот насчет приличной Къелл бы ещё поспорил. Конечно, быть может, время сейчас такое – ярмарка, когда много случайных людей ошивается кругом, но вот действительно приличных людей норд встречал мало – в обед забегают с ярмарки торговцы погреться и перекусить, и всё. А вечером тут собирались совсем уж тёмные компании, чтобы разойтись только утром. И опять заново.

Трактирщик, увидев у себя в дверях огромного норда, едва не прослезился от счастья. Он выделил и комнатушку в полуподвальном помещении за кухней, и даже велел кормить его с мальчишками раз в день. На его беду, тётка, работавшая на кухне и приходящаяся хозяину то ли старшей сестрой, то ли другой свояченицей, оказалась дамой жалостливой и норовила бедным сиротинушкам подкинуть лишний кусочек. Или булочку с утра.

Так что столовался Къелл по полной программе – завтрак, обед и ужин, всё как положено.

Трактирщик сначала хотел пресечь это безобразие, но посмотрел на своего охранника и понял, что даже с его аппетитами от него больше пользы чем вреда: не пил, гостей почем зря не задирал, драчунов тихо выводил под белы ручки, если кто-то продолжал буянить – окатывал холодной водой. В общем, репутация заведения с его появлением заметно выросла.

Къелл, несмотря на то что достаточно хорошо и, главное, бесплатно, устроился на неделю в городе, пока подвернется подходящий обоз, всё сильнее мрачнел, наблюдая за Агне.

Её поведение в последнее время сильно выбивалось за рамки привычного. Обычно спокойная, где-то даже меланхоличная ведьма стала раздражительной, движения её стали резче, несколько раз он ловил Агне на том, что она разговаривала сама с собой. Норд заметил, что она почти перестала спать. Вроде бы лежит, и глаза закрыты, но воину было достаточно послушать дыхание человека, чтобы понять, что он бодрствует.

Работать оставалось уже всего два дня, и трактирщик мягко намекал норду, что тот мог бы и остаться на всю зиму, а то и навсегда, а он помимо каморки ещё и жалование положит какое. Но Къелл был непреклонен. Весна постепенно вступала в свои права, снега таяли, обнажая скрытые под ними нечистоты.

Богданка и Агне тем временем усиленно занимались поиском подходящего обоза. Дело осложняло незнание языка. А вечерами ведьмы сидели на грубом деревянном топчане и подолгу разговаривали, если у них на это оставались силы, после чего ложились спать, не дожидаясь норда. Он приходил далеко за полночь и уходил с рассветом.

Агне лежала, укрытая грубым стёганым одеялом, бок её грела прижавшаяся девочка. Она долго смотрела в потолок, боясь заснуть и снова увидеть Роя. И в то же время она безумно хотела его увидеть. И, наверняка, поддалась бы соблазну, если бы не знала, что он снова будет просить принять его.

Она тяжело вздохнула.

Ведьма пока не набралась храбрости последовать совету корабельного кормить его. Ей была противна сама мысль о том, что придётся пролить чью-то кровь, чтобы утолить жажду того мерзкого существа, которое преследовало её. А свою она пока отдавать боялась, зная, что чем больше он получит её крови, тем сильнее будет их связь, и так до тех пор, пока он не наберётся силы настолько, чтобы взять её тело штурмом.

Она аккуратно, чтобы не разбудить девочку, убрала её руку со своего живота и встала, подоткнув Богданке одеяло, чтобы ту не просквозило. Нащупала в темноте свои расшнурованные башмаки и встала. Тихонько скрипнула дверь, и она вышла на пустую уже кухню, а через неё и во двор. Оставалось надеяться, что в столь поздний час её никто не потревожит.