Черный передел. Книга I

– Погоди! Ты смотри там в оба, – заторопился Русич, – слушайся командиров, а если выпадет…

Игорь был сыном своего отца, ушел, не дослушав наставлений, которые – он сам это отлично понимал – в подобной ситуации выглядели довольно смешно. В кафе было малолюдно, тихо играла мелодичная музыка. Наверное, пора было уходить и Русичу, но на душе скребли кошки, а здесь, на соседнем стуле, казалось, все еще сидел Игорь, мысленно можно было даже продолжать с ним разговор, оправдываться, сообща разобраться в ситуации, найти разумный выход из сложнейшего положения. В конечном счете, на кой черт ему лететь на Сахалин? Без него компетентная комиссия разберется. Но отказ только усугубит его положение: мол, специально увильнул от расследования, хочет избежать наказания. Да, но и Галина хороша, ничего не скажешь, улетела еще раньше. Словом, они оказались далеко не лучшими хранителями семейного очага. По молодости, не стесняясь друзей, открыто восторгались друг другом, вслух толковали о достоинствах, которыми якобы обладали. Вместе мечтали достичь самых высших жизненных вершин, чудаки, помнится, даже составили перспективный план на 25 лет вперед, предусмотрели в нем все: рост по должности, зарплату, как нарочно, упустили только в плане рождение детей. «Вы хоть ребеночка-то родите», – полушутливо попросила мама Зина. «А чего там мелочиться, – смеялась Галина. – Я нарожаю Алексею кучу детей: пятерых мальчиков и двух девочек». Ох-хо-хо! Одного-то по-настоящему поднять на ноги не сумели.

Мысли Русича вновь вернулись к Галине. Сдурела баба – разливщик горячего металла, «непрерывщик» – так себя называет. Готов дать голову на отсечение, второй такой фанатички на всем белом свете больше не найдешь. Правда, следует отдать должное – неимоверными усилиями выбилась в лидеры, теперь всюду нарасхват. Потеряла семью и даже не заметила потери. Вот и сейчас – улетела в Японию, бросив на распутье сына. Да и я, что там говорить, хорош гусь. То на Черном море загорал, с писателями общался, теперь должен лететь через всю страну. Игорь – парень самостоятельный, не больно-то нуждается, как в старину говаривали, в отцовском благословении, но все же в армию идет, не в турпоход с ночевкой. Русич посмотрел в окно. Рядом с кафе женщина в оранжевой путейской куртке сгребала в кучу граблями сморщенные листья. Чуть поодаль горел костер – дыма было больше, чем огня. Женщина подносила листья на брезенте, опрокидывала в костер. И вспомнился Русичу их костер по вторникам – юношеская забава. Каждый вторник собирались на берегу реки друзья-товарищи, частыми посетителями у костра были какие-то опухшие бедолаги, голодный люд. Сидели, глядели на огонь, толковали о смысле жизни, делились последним куском хлеба. Уходили, как из церкви, очищенные, просветленные. Сейчас бы зажечь наш костер, мелькнула у Русича дикая мысль, объясниться, попросить совета, но… «одних уж нет, а те далече».

– Не желаете рюмочку коньячку? – склонился к столику пожилой официант, – так сказать, под настроение здорово помогает. А настроение у вас, извините, минорное-с…

– А вы психолог, угадали.

– Служба-с. – Официант взмахнул блокнотом. – Слушаю.

– Спасибо, спиртное без повода не употребляю, – глухо проговорил Русич. – А впрочем, ведь вы правы, да и повод есть, принесите мне граммов эдак триста красного вина.

– Сей секунд! – Официант мгновенно исчез и очень быстро возвратился, будто за перегородкой уже загодя был наполнен графинчик.

Русич огляделся по сторонам, знакомых не обнаружил. Налил рюмку, выпил. Теплая волна прошла по телу, и что-то отпустило внутри. Налил еще. Выпил, удивляясь новому ощущению – накатило благодушие. Мысли постепенно перешли к последнему разговору с Петром Кирычем, затем он стал вспоминать рассказы сослуживцев о Щелочихине. Странный, ничего не скажешь, человек. Злые языки утверждали: попадал Петр Кирыч в положения, которые принято считать экстремальными, выходил сухим из воды. И прозвище к нему приклеилось – «непотопляемый».