Черный передел. Книга II

– Поддержку потеряешь, а без нее… Не забывай, ты вечный зек, кто на работу возьмет? А наша подмога распространяется только на нашу территорию. Эх, и желторотый ты еще, Русич. Учти, Петр Кирыч обрывать концы и рвать когти не советует…

Русич вышел из столовой, пошатываясь не столько от выпитого, сколько от того, что ни черта не понял из сумбурного, но, несомненно, важного разговора. Явно, Петр Кирыч его «пасет»; явно и то, что он для каких-то целей нужен ему. С трудом сводя мысли воедино, Русич добрел до сквера, отыскал свободную скамейку в тенечке, сел и, стиснув голову руками, стал соображать, как быть дальше. Прикрыл глаза. Сколько продолжалась его дрема – минуту или час, не знал.

– Гражданин! Ты что, правил не знаешь? – слова падали с высоты, били прямо в темечко. – Кто пьет днем?

– В чем, собственно, дело? – Алексей поднял голову. Перед ним стоял милицейский старшина. Сердце Русича сжалось. В лагерях приобрел жалкую привычку: при виде не только начальника режима, но и любого конвоира хотелось согнуться в три погибели.

– Документы!

– А по какому праву? Разве я нарушил закон?

– Бомж? – прорычал старшина. – Давай документы, да поживей!

– Зачем нервничать? – Русич покопался в кармане, не сразу отыскал в ворохе бумаг справку об освобождении. Милиционер долго вертел ее в руках, даже на свет зачем-то посмотрел. Затем, приложив руку к козырьку, предложил тоном, не терпящим возражений:

– Пройдемте, гражданин!

– Куда?

– В отделение, там разберемся.

– Я бродяга, а ты шалава, мент проклятущий, сучье вымя! – Русич резко вскочил, с силой отпихнул от себя ненавистного старшину. – Иди своей дорогой, жуликов лови! Зенки повылазили! Не видишь, человек освободился, волей опьянился, дома еще не был. Вали по-хорошему.

– Да ты, видать, законник! – процедил сквозь зубы старшина, зверея.

В тот момент, скрипнув тормозами, возле них остановилась милицейская машина, распахнулась дверца, молоденький лейтенант спросил:

– Есть проблемы, старшина? Нужна помощь? – сам уже выпрыгнул из кабины.

– Зек тут, товарищ лейтенант, больно нервный отыскался!

– А что делает?

– Крутой, видать, – повторил старшина, – на особо опасного смахивает, который во всесоюзном розыске. В отделение для выяснения личности идти добровольно не желает.

– Зачем наговаривать на человека? – Русич хотел все спокойно объяснить симпатичному лейтенанту, но увидел на его красивом свежем лице такое равнодушие, что понял: «Этот не поймет, не разберется». И ему вновь стало страшно. Вспомнились слова замполита в тюрьме, который, прощаясь, присоветовал: «Держись за волю, Русич! Твое место там, а не за „колючкой“.

– Ну, бомж, идем по-хорошему или помочь тебе? – Лейтенант зашел сбоку, норовя схватить руку Алексея, заломить за спину, но силу применять не пришлось. Русич сам, послушно, как корова на веревке, пошел к задней дверце патрульной машины…

* * *

Анатолий Булатов, председатель заводского комитета профсоюза Старососненского металлургического комбината, с большим трудом досидел до конца городского пленума. Председатель облсовета, недавний работник обкома партии, вышедший на пенсию, кстати и некстати склонял его фамилию, как бы заведомо направляя раздражение и гневный пафос на единственного отступника, который вместо того, чтобы держаться «генеральной линии» ВЦСПС, взял да записался в какую-то Демократическую партию России, отправив по почте в райком свой партбилет да еще с заклеенным силуэтом любимого вождя. Узнав об этом кощунстве, зал возмущенно загудел на разные голоса: «Предатель!», «У нас одна партия – коммунистическая!», «Не нравится – дуй в Америку!». За снятие Булатова проголосовали почти единодушно. А председатель облсовпрофа, не давая участникам пленума опомниться, внес новое предложение – рекомендовать профкому Старососненского комбината избрать на высокую должность крановщицу, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии, кавалера многих трудовых орденов и медалей Аллу Возвышаеву. Зал взорвался аплодисментами.

Анатолий Булатов плохо помнил, как выбрался из зала. Вчерашние коллеги, давние знакомые буквально шарахались прочь, боясь, как бы не замараться. Оглушенный случившимся, Анатолий Булатов перешел через дорогу, медленно побрел по скверу и вскоре очутился возле знакомого дома-девятиэтажки, сел на скамеечку, горько задумался: «Вот и его дом. Сколько крови и здоровья потерял он, отстаивая первую в заводском районе девятиэтажку. В ту давнюю пору случилась по весне беда – вышла из берегов речка Ниженка, смыла бараки, в которых испокон веку жили старые огневики, вышедшие на пенсию с завода. И горсовет решил разместить бедолаг в их новом доме, в котором, кстати, и ему, Булатову, „светила“ двухкомнатная квартира. Но… в памятную ночь нашлись отчаянные „очередники“, которые буквально вломились в еще не заселенный дом. Сам-то тоже остался без квартиры, зато въехала на его жилплощадь та самая Алла Возвышаева, которой завтра ему предстояло сдать дела завкома.