Черный подснежник

Серо-зеленый поток из шинелей становился из-за крови алым, часть немцев побросала оружие и кинулась искать в лесу спасение от советских танков, которые будто не замечали выстрелов из минометов, уходя от летящих в них гранат и пуль. «Тридцатьчетверки», как два бронированных зверя, крутились вдоль вагонов между путей, били огнем из пушек в ряды немецких солдат, давили гусеницами, обстреливали из пулеметов. От яростного напора черная, щетинящаяся оружием масса дрогнула – строй нарушился, автоматы были отброшены. Танки своими гусеницами перебирали уже не снег и гравий, а кровавую массу из поверженных врагов. «Тридцатьчетверки» давили, били, громили немецкую армию, даже когда взвился белый флаг над одним из вагонов, Соколов лишь направил туда ствол пушки, которая выплюнула в ответ снаряд, превратив офицерский вагон в груду досок и изувеченных тел. Когда закончились снаряды, а немцы прекратили все попытки к сопротивлению, командир будто очнулся от приступа ненависти, выкрикнул в эфир:

– Радист, Омаев! Связаться со штабом, доложить о завершении операции.

Алексей же нащупал в полутьме танка между пустыми ящиками боеукладки ткань боевого знамени и выбрался наружу, прижимая к груди древко. Ноги тряслись от усталости, глаза из-за газов после сотни выстрелов застилала мутная пелена. Он почти ничего не видел – ни горы трупов вокруг, ни разгромленные подчистую составы, ни испуганных, жмущихся друг к другу врагов. Слышал лишь крик Омаева:

– Товарищ командир, доложил! Они уже близко, наши танки с другой стороны путей, приближаются от станции!

Соколов прохрипел в люк:

– Двадцать метров вперед, Бабенко!

Танк Т-34 с номером 007 на борту почти вплотную подъехал к разбитому паровозу, Соколов с трудом перебрался на корпус потухшего локомотива, подтянулся к его трубе и водрузил в раструб боевое Красное знамя. Оно развернулось огромным кумачовым полотнищем, взлетело в небо между пеплом и гарью, что кружились в воздухе после битвы.

– Победа, победа! – Но охрипшее горло лишь тихо сипело, не давая выкрикнуть это заветное слово, а по лицу лейтенанта текли жгучие слезы.

Соколов прижался перемазанным сажей и гарью лицом к обугленному остову трубы, через пелену слез он увидел раскинувшуюся перед ним картину окончившегося боя – трупы врагов и советских бойцов, потоки крови, ошметки снарядов и пуль, разгромленная техника, искореженные взрывом пути. Страшный пейзаж войны. Кроваво-красное знамя развевалось перед глазами, будто окрашенное кровью всех тех, кого он потерял за последние несколько дней, всех, кто погиб, чтобы добыть победу. Такую тяжелую, с горьким вкусом победу.