Чёрный полдень (СИ)

Царбик весь как-то сгорбился, сжался, и мне стало ужасно за него неловко. В подвале было сыро и плохо пахло, обожаемая «коллекция» похожа на помойку, а Царбик был, по-хорошему, просто больной человек со своей странной придурью. В аварии он потерял всю большую семью и старших детей и после этого немного двинулся.

— Просто верните деньги, — мягко попросила я, пока Алика не начала перечислять свои угрозы по новому кругу. Када сверлила его взглядом, явно придумывая, куда могла бы потратить восемь сотен, которых у неё не должно было быть.

— Это важная улика, — жалобно сказал Царбик. — Монеты доказывают, что…

— Это деньги, — твёрдо сказала Абра.

— А ты не следователь, — добавила Троленка.

— Мы обратимся в полицию, и там…

— Царбик, верните, пожалуйста, деньги.

— Девочки, да ладно вам… может, пойдём?

И тут Абра гаркнула:

— Где они?!

Мы все подпрыгнули, а несчастный Царбик всё-таки провёл нас в самый дальний угол подвала, где долго копался, оглядываясь то на свою пару, то на нас, — и в конце концов вынул из-под обитого гобеленом сундучка узкий чемодан со сломанной ручкой.

Внутри были деньги, — много денег, куда больше, чем четыре монеты Дарши. Почти все они были мятые, искорёженные, многие — несовременные на вид; кое-где было сложно даже признать в монете монету. Начищенные металлические кружки — латунь, мельхиор, никель и даже лунное золото, — блестели витиеватыми цифрами номиналов.

Многие из них были расклоты или пробиты. У других почему-то была заточена кромка или стёсан реверс, а к крышке чемодана Царбик приклеил на скотч несколько очевидно поддельных монет, на которых изображение Большого Волка заменяли то неясные линии, то чья-то оскаленная треугольная морда, то веер тонких хвостов.

Даршины серебряные монеты были здесь же, на дне чемодана. В них тоже была своя странность: глаза Большого Волка здесь были не выпуклыми точками, а сквозными дырками.

— Это важная улика, — едва слышно канючил Царбик, — необходимо сохранить… грязные руки тянут… коллекция дороже этих ваших…

Мне было грустно за него. Что бы он там себе ни придумал, для Царбика этот хлам имел свою непонятную ценность.

— Ах ты скотина, — распалялась тем временем Када. — Сколько здесь? Даже без серебра — тысяча? Больше? Посмотри, ты посмотри только, сколько их! Мы могли бы колодец выкопать и телевизор поставить, мудила! Цветной! Девочки, вы своё всё нашли? Вот и валите отсюда, а я сейчас этому уроду мокрому… у рыб мозгов больше, чем у тебя!

Абра выбрала из чемодана деньги, сунула их в даршин кошелёк, и мы, и правда, пошли. Царбик присел на корточки и накрыл голову руками, а Када кричала всё громче и громче.

— Ну, ладно, — деланно бодро сказала Абра, когда мы вышли за калитку, — до завтра! А ты, балда, деньги припрячь получше. А лучше сходи на почту и отправь домой переводом!

Дарша хлюпнула носом.

— Девки… да не надо мне таких денег!

И, уткнувшись лицом в моё плечо, опять заплакала и забормотала что-то неразборчивое.

Троленка всё прислушивалась, как в подвале разворачивается скандал, а Алика утешать толком не умела, — и я протянула Дарше свой платок, в который она немедленно громко высморкалась.

— Не возьму, — твёрдо сказала Дарша. — Зачем только сунулась. Не зря это дурная примета! Хотите, так берите сами, их как раз четыре штуки. И хоть на почту их, хоть в переплавку. А мне не надо такого! Никакого от них добра.

Две сотни, да ещё одной редкой монетой в серебре, наверняка коллекционной, — немалая сумма, и брать её было неловко. Но Дарша совала деньги нам в руки и убеждала горячечно, что иначе просто выкинет их в грязь, и пусть их никто никогда не найдёт. К сердцу она бережно прижимала кошелёк с квитанциями.

Абра согласилась первая: просто взяла и кинула серебряную монету в карман. И тогда Алика протянула руку тоже, а потом и я, и Троленка.

— А брака, — гордо сказала Дарша, сразу повеселев, — а брака я делаю гораздо меньше, чем в выписке написали!

xiii.

Дома я долго рассматривала монету. Большая, почти с ладонь размером, она была очень толстой и довольно тяжёлой; кромку покрывала тонкая вязь знаков изначального языка. Красивая: кое-где линии рисунка подчёркивало золото, а по краю — чернение. Царбик бубнил, что чистил её со средством и натирал замшей.

На лицевой части цифры «200» обнимали силуэты цветов. Их было приятно трогать, гладить пальцами, прослеживая чёткие линии гладкого металла. И Большой Волк на обороте был чудо как хорош: огромная морда с ясно прорисованной шерстью. За спиной зверя сияло засечками небо, и через него неслась серебряная колесница Полуночи. А глаза Волка были не выплавлены в металле, а прорублены насквозь, — и если смотреть через монету на свет, получалось, будто глаза горят.

Я никогда не слышала, чтобы в Кланах были в ходу дырявые деньги. Это на колдовских островах, кажется, нанизывали монетки на шнурок и надевали на шею… и то, я не была уверена, что это было правдой, а не отколотым кусочком какой-нибудь странной сказки.