Черный принц

– Доброго вечера, матушка. – Райдо поднялся и одернул свитер. – Рад был тебя увидеть…

– Уже уходишь? – Леди Сольвейг подставила щеку для поцелуя.

– Увы, дела…

– Какие?

– Важные, матушка. Просто-таки неотложные.

– Райдо!

– Да, матушка? Надеюсь, вы здоровы… отцу передавай, что я его люблю, несмотря на то что он упрямый баран…

– Райдо! – Леди Сольвейг чуть смягчила тон. – Где ты остановился?

– У Кейрена.

Матушка нахмурилась и покачала головой. И этот ее укоряющий взгляд, от которого Кейрену становится неловко. Ему в принципе становится неловко, и он пытается поправить полусъехавшее одеяло, ерзает, но каждое движение причиняет боль. И Кейрен стискивает зубы, чтобы не застонать.

– Надеюсь, ты удостоишь нас визитом?

– Постараюсь, матушка… – Райдо поклонился. – А теперь, если позволите… не скучай, младшенький. Надеюсь, скоро свидимся.

Он ушел.

А мама осталась.

– Дорогой, тебе еще нельзя сидеть, – мягкий тихий голос. И перчатки ложатся на край столика, рядом со знакомой плетеной корзинкой. Что в ней? Вряд ли пирожки, скорее домашний мясной бульон с красным вином и специями, матушкино рукоделие и ежедневник с расписанием встреч.

Свежие цветы.

Ваза.

Накрахмаленные салфетки. Посуда, поскольку больничная не годится для Кейрена.

И Кейрен, закрыв глаза, лег.

– Отца очень расстроила твоя безумная выходка. – Матушка что-то переставляла, двигала. Она была рядом, но в кои-то веки близость ее не приносила успокоения. – А у него сердце слабое. Ему доктора запретили волноваться. Ты представляешь, что он пережил, узнав об этой твоей эскападе? Ты едва не погиб, Кейрен!

Матушкин голос журчал. И Кейрен отчаянно тосковал о кисло-горькой травяной дряни, которая подарила бы ему сон. Впрочем, он подозревал, что и во сне у него не получится скрыться от леди Сольвейг. Она умела быть настойчивой.

– Не притворяйся, Кейрен. Я прекрасно понимаю, что ты не спишь. К слову, тебе нужно, наконец, умыться…

– Мама, я сам!

– Конечно, сам. Я лишь немного помогу…

Возражать было бесполезно. И Кейрен смирился.

– Что в городе происходит? – Он принял фарфоровую кружку с бульоном. И без возражений выпил с полдюжины перепелиных яиц, которые с детства искренне ненавидел.

– Ничего не происходит.

– Мама!

– Что, дорогой? Тебе вредно волноваться. И послезавтра мы уедем.

– Что?

– Конечно, я предпочла бы портал, но, к сожалению, прилив не даст открыть. У меня от него мигрени. – Леди Сольвейг произнесла это так, что Кейрен тотчас ощутил чувство вины за мигрени. – А дилижанс для тебя неприемлем…

– Я не уеду.

– Конечно, уедешь, дорогой. – Матушка забрала кружку. – «Янтарная леди» отчаливает утром… жила предвечная, меня от одной мысли ужас берет, но я слышала, что этот… корабль безопасен.

– Дирижабль.

– Все равно.

– Мама, я остаюсь…

Его не услышали.

Глава 35

Ульне умерла не сама, Марта знала это совершенно точно.

Когда этот пришел, Ульне еще дышала. Она лежала, по-прежнему глядя в потолок, и глаза ее были открыты, а по щеке сползала нить слюны. Марта все время эту нить вытирала, но спустя минуту слюна вновь появлялась. И на кружевной подушке расплылось безобразное пятно.

Но не в этом дело.

А в том, что Освальд появился и, окинув комнату взглядом, велел:

– Выйди.

Вышла. Недалеко, в коридор, в котором бродила тенью Мэри Августа. В черном вся и с четками. Перебирает пухлыми пальцами, точно молится, но в выпуклых глазах ее любопытство.

– Сдохла? – свистящим шепотом поинтересовалась она и, скрутив фигу, ткнула в дверь. – Вот тебе!

Сумасшедшая. Как же быстро в Шеффолк-холле с ума сходят… и Марте стало невыносимо жаль, что ридикюль с печеньем остался в комнате. Печенье ее утешало.

– Я ее ненавижу, – доверительно произнесла Мэри Августа. – Это она все придумала!

– Что придумала?

Три вялых подбородка Мэри Августы дрогнули.

– Эту шлюшку подобрать… я сама могу родить! Я здорова!

Здорова. Вот только Освальд, если и заглядывает в спальню жены, то изредка… тот, другой, в сером костюме, куда чаще, хотя это – тайна. Но тот, другой – слабая замена, пусть и сам думает иначе. Мэри Августе нужен Освальд, а ему на жену плевать. Впрочем, может, и не в ней дело? Мэри Августа некрасива, конечно, но и до нее… а ведь и вправду… были ли у него женщины? И почему это вдруг стало важно?

– Он меня любит, – вцепившись в руку, заявила Мэри Августа. – Только меня! И теперь, когда старуха сдохнет, мы будем жить счастливо!

– Конечно. – Марта осторожно высвободила рукав.

Ждать недолго уже осталось. Не сегодня завтра, а придется надевать черное, Марта же с рождения черный цвет не любила, нет в нем никакой радости.

…в Шеффолк-холле давно позабыли о том, что такое радость.

– Вот увидишь, – свистящий шепот Мэри Августы был полон ненависти, – одна потаскуха сдохла, и вторая сдохнет… все сдохнут…

Ненормальная. Сказать Освальду, чтобы запер ее?

Он открыл дверь и, глянув на Марту так, что сердце обмерло, велел:

– Зайди.

Зашла на негнущихся ногах, вцепившись в измятые юбки, губу закусив, чтобы не заорать. А в комнате Ульне горели свечи… душно было…

– Ты выпустила? – Он стоял, скрестив руки, разглядывая Марту со странным выражением лица.

– Я.

– Откуда узнала?