Черный рассвет (original mix)

– Вот тебя реально накрыло, Колян. Признайся, у тебя после удара появились голоса, и один из них внушил тебе эту ахинею? Или, может, это я сейчас говорю вовсе не с тобой, а с каким-нибудь Леонидом? Эй, Колян! Вернись обратно! Какому, блять, коту? У тебя его даже нет, – продолжал угорать он.

– Ну так заведу. В чем-проблема-то?

Тут на наш смех прибежала самая строгая медсестра, которую пациенты прозвали Вертухаем, и начала выгонять Волка, по-видимому, посчитав, что ко мне пришел дружок-наркоман и мы накурились с ним, и поэтому теперь, по ее словам, «жеребенем на всю больницу».

– Ладно, братан, выздоравливай! Я пошел! – пожал Волк мою руку и под недовольство медсестры вышел из палаты.

***

После выходных меня наконец-то выписали из этой клоаки. Вид отечественных больниц, да и медицины в целом, в то время представлял печальное зрелище. Холодные процедурные кабинеты с желтым потрескавшимся кафелем и облезлыми кушетками, больше походившими на смертные одры разных грешников, прокаженных, одержимых и юродивых людей, чем на обитель исцеления и выздоровления. Палаты с порванным, выцветшим линолеумом, особенно в тех местах, где стояли полувековые кушетки, изрядно поеденные ржавчиной, на которых лежали вонючие, сырые матрацы, покрытые подозрительными пятнами и разводами желтого цвета; на них уже умерло по меньшей мере с десяток человек. Деревянные окна с облупленной краской, местами забитые фанерой и небрежно заклеенные бумажной лентой; щели, в которые предварительно напихали вату, чтобы пациентам было не так холодно. Не удивлюсь, если эта вата в целях экономии была использована после того, как у тебя взяли анализы или сделали укол, и на ней остались отпечатки крови. Но все эти меры не помогали избежать холода, который пронизывал палату. И это по большей части был не тот холод, который возникает из-за низкой температуры на улице, а тот, который появляется в душе́ от вида мрачной, гнетущей картины, окружающей тебя.

Курилка располагалась в туалете, и в принципе, чтобы покурить, можно было даже не брать с собой сигареты, а достаточно всего лишь войти сюда, поскольку тут постоянно стоял дым коромыслом, от которого в прямом смысле слова резало глаза. В туалете было две кабинки, на двери одной из которых не работал шпингалет, и поэтому приходилось либо придерживать ее рукой, когда справлял нужду «по большому», либо затыкать дверь на толстый кусок туалетной бумаги, которую приходилось брать с собой, потому что вешалась она там, судя по всему, только в праздничные дни или по случаю проверок. Поэтому, если ты попал в другую кабинку, считай себя счастливчиком, но и то с условием, что тебе необходимо было предварительно набрать бутылку воды из-под крана – наполнить сливной бачок, с которого предусмотрительно была снята крышка, ведь функция его наполнения не работала еще со времен советской эпохи. Самое интересное случалось тогда, когда не удавалось смыть с первого раза все наносное, а за дверью в очереди уже стоял ворчливый старичок, который к тому же был твоим соседом по койке, и после обнаружения оставленного тобой сюрприза он до самой выписки продолжал кидать косой взгляд в твою сторону.

Соответственно, во всей этой богадельне смерть была абсолютно привычным и естественным явлением. Так однажды я вышел покурить и в коридоре заметил вновь прибывшего старичка, которого, по всей видимости, только привезли и положили вдоль прохода, ведь в палатах давно уже не было мест. Он лежал на спине с открытыми глазами и еле слышно пытался позвать медсестру. Было видно, как он надрывается и делает это из последних сил. Я пошел к медсестре, которая готовила уколы, и сказал ей про дедушку, но она ответила, что занята и подойдет, как освободится. Буквально спустя семь минут, по пути назад из туалета, я уже видел, как тело старичка лежит на полу и накрыто белой простынкой, из-под которой торчат только голые ноги. На мой вопрос, почему его положили на пол, мне довольно цинично ответили, что ему уже без разницы, где лежать, а вот новым пациентам – пока еще нет.

Отношение к пациентам было скорее снисходительным, чем похожим на сострадание. В моем же случае оно вообще оказалось пренебрежительным и брезгливым, так как весь медперсонал знал, как я к ним попал, но поначалу это было не очень заметно. Все изменилось, когда пришли анализы, и у меня на медкарте стоял красный штамп, который свидетельствовал о наличии гепатита С. После этого медсестры демонстративно надевали перчатки, когда ставили мне капельницы, брали анализы или делали перевязку, чего не происходило с другими пациентами. С каждым днем в больнице я все больше и больше чувствовал себя будто прокаженным и регулярно спрашивал на обходе у врача, когда меня уже выпишут.