Черный русский. История одной судьбы

Несмотря на хроническую нехватку денег, Фредерик сберегал то, что имел, и упорно старался обеспечить своей семье в Константинополе лучшую жизнь, какую только мог. Он заказывал для Эльвиры новые наряды у местной портнихи в Чичли, хотя и не стал покупать ей меховую муфту, стоившую 500 долларов по сегодняшнему курсу. Как он сказал одному дружелюбно настроенному американскому туристу, его сыновья учились «в одной из лучших школ на Ближнем Востоке», что в Константинополе означало: частной и иностранной. Летом 1921 года Брюсу было шесть, Феде – семь, а Михаилу – пятнадцать. Если учесть старание их отца заново утвердиться в качестве американца и его заявление о намерении вернуться в Соединенные Штаты и отдать сыновей в школу, то все трое, вероятно, ходили в одну из местных англоязычных школ – таких было несколько. Однако из трех сыновей только Михаилу суждено было завершить обучение, причем в Праге, которая станет в 1920-х годах прибежищем для молодежи из русской диаспоры.

* * *

В конце августа – начале сентября 1921 года в истории Турции, а следовательно, и в судьбе Фредерика произошел неожиданный поворот. Примерно в двухстах милях к юго-востоку от Константинополя, на пустынной Анатолийской возвышенности близ реки Сакарья – в месте, казавшемся очень далеким от мраморных кулуаров власти на берегу Босфора – турецкая националистическая армия, созданная под предводительством Мустафы Кемаля, выиграла ряд кровавых боев с греческой армией, которая вторглась в Турцию при поддержке союзников двумя годами ранее. Турецкая победа остановила греческий поход на Ангору, – или Анкару, как ее называют сегодня, – новую столицу националистов, и стала поворотной точкой в войне, которую турки стали праздновать как войну за независимость от союзнических оккупантов. В результате Италия и Франция оставили свои планы разделить Анатолию и вывели войска из этого региона. Год спустя Кемаль заставит союзников отказаться от Севрского договора, а вместе с ним и от плана превратить Константинополь в интернациональный город, – это будет решение, которое прямо затронет Фредерика. За свою победу при Сакарье Кемаль, уже избранный турецкой Большой национальной ассамблеей на пост президента в апреле 1920 года, будет повышен до ранга фельдмаршала и получит звание «гази» – «воитель против неверных» – почетное именование, восходящее к османам.

Этот отдаленный рокот войны и эти изменения на геополитической карте Турции еще раз напомнили Фредерику, что пора стать под защиту американского паспорта. Более того, в последние месяцы его финансовое положение наконец-то начало улучшаться. Его доходы возросли, и он смог выплатить большую часть своих прежних долгов. Кроме того, он стал вести себя увереннее с оставшимися кредиторами и американскими дипломатами, иногда даже умудряясь умиротворить Равндаля.

Когда 15 сентября Фредерик отправился в генеральное консульство, чтобы заполнить новую анкету на паспорт, он уже был лучше подготовлен. Принимавший заявление чиновник, Альфред Бурри, ньюйоркец по происхождению, также был намного добросовестнее, чем Аллен два года тому назад. И все равно Фредерик допустил серьезную ошибку, когда дело дошло до решающего документа – «Показания с объяснением длительного проживания за рубежом и опровержением презумпции экспатриации». В порыве откровенности, столь же бессмысленной, сколь и удивительной, он написал: «В настоящее время у меня есть растущее театральное предприятие в Константинополе, и я хотел бы находиться поближе к России, куда я надеюсь поехать, чтобы позаботиться о моей собственности в Москве, при первой же возможности». И, словно это могло быть оценено положительно, признался, что, хотя он и планировал совершить вскоре «деловую поездку» в Соединенные Штаты со своим «старшим мальчиком», «у меня настолько большое дело в Европе и России, что я должен быть рядом с ним еще какое-то время и при этом вместе с моей семьей». Когда Фредерик вышел из генерального консульства, он, возможно, был доволен тем, что покончил с важным делом, но не понимал, что сделал подарок тем в Константинополе и Вашингтоне, кто хотел отказать ему в защите, о которой он просил.

Оценка дела Фредерика, которую сделал Бурри и которую он должен был передать в Государственный департамент, говорит о его смешанных чувствах. Он признает, что Фредерик – очень умный предприниматель, который «владеет и управляет кабаре самого высокого класса» в Константинополе. Он также симпатизирует Фредерику и неявным образом дистанцируется от преобладающего в Америке расового предрассудка.