Черный Рыцарь

Жосс заливался соловьём перед благородной четой, вознося их добродетели до небес (уж он-то был мастер на подобные хвалебные речи), а затем горячо благодарил за оказанный приём.

Графиня тем временем достаточно оценила предприимчивость Жосса и перевела взор на Ригора. Супруг ещё накануне представления сообщил ей, что в труппе есть некий трубадур, который успел, как говорят, покорить сердце графини де Мюлуз. Госпожа Сибилла давно не виделась с Беатриссой де Мюлуз, прошло несколько лет с тех пор, как покойный граф собирал гостей в Бельфоре. Но это обстоятельство для неё сыграло решающую роль, дабы обратить внимание на трубадура.

«Неужели сей юноша сумел завоевать расположение Беатриссы?.. – мысленно удивилась она.

И вот актёры в очередной раз поклонились почтенной публике, Жосс исчерпав слова благодарности и восхищения, объявил о начале представления.

* * *

Благородная чета Бельфор наслаждалась театральным действом. Граф явно симпатизировал Колетте, графиня – Ригору. Несмотря на свои добродетели, в том числе и верность супругу, голос сердца постепенно заглушал голос разума, и к концу представления Сибилла начала наконец понимать, почему Беатрисса де Мюлуз не устояла перед этим юнцом. Было в нём нечто притягательное… Сибилла размышляла: может быть, умение петь, обладание прекрасным голосом, хорошими манерами, отнюдь не свойственными выходцам из торгово-купеческой среды… Или всё же виной всему – природное обаяние трубадура? Благородная дама терялась в догадках и вскоре оставила сии бесплодные размышления, ибо её полностью поглотила альба в исполнении Ригора, которую он некогда посвятил графине де Мюлуз.

Наконец представление закончилось, актёры поклонились почтенной публике. Граф и графиня наградили труппу милостивыми улыбками за их старания.

Ангерран, буквально пожирая глазами Колетту, предложил Жоссу задержаться в Бельфоре, пообещав труппе своё покровительство и защиту от барона де Эпиналя. Затем он величественно удалился в сопровождении графини. Сибилла была несказанно рада, ибо ей хотелось сполна насладиться талантами юного красавца.

Однако не все в замке возрадовались появлению актёрской труппе и тому, что граф явно благоволил к странствующим актёрам. Анри – придворный поэт и музыкант – любимец графини, испытал явственный укол зависти и ревности. На протяжении всего представления он наблюдал, как графиня внимает пению заезжего трубадура. Увы, Анри, не обладал не столь прекрасным голосом и манерой исполнения, и не столь изысканными манерами, кои Ригор успел освоить за время пребывания подле графини де Мюлуз, пусть и непродолжительное.

Анри, как выходец из самых низов общества (его мать была простой служанкой, а отец одним из многочисленных безродных егерей семейства де Бельфор), не желал терять позиций, завоёванных при графском дворе великим трудом, а порой унижением и хитростью.

Придворный поэт прекрасно понимал: чем дольше продлится пребывание Ригора в замке, тем больше графиня попадёт под его обаяние. Анри трезво рассудил, что не сможет тягаться с заезжим выскочкой, ибо ему не дано Всевышним столь утончённого чувства стихотворного слога и столь искусного владения лютней, всё более входившей в моду в Бургундии и Франции.

Поэтому Анри, решив не терять времени даром, направился к Констанции, одной из камеристок графини, пылавшей к нему неразделённой страстью.

Придворный поэт прекрасно знал о её чувствах, они проявлялись порой слишком явно, что не ускользнуло от внимания госпожи Сибиллы и обитателей замка. Графиня благоволила к Анри, ей нравились его бесхитростные баллады, посвящённые обыденным темам. Но разве можно сравнить их с кансонами Ригора, столь изящно воспевающих куртуазную любовь!

По дороге у Анри созрел план, согласно которому он намеревался действовать. Он решительно вошёл в покои камеристок. Девушки готовились ко сну, и уже успели снять высокие головные уборы и распустить волосы.

Констанция с задумчивым видом сидела подле своей кровати на простом табурете и расчёсывала гребнем волосы. При виде Анри она встрепенулась. Девушки многозначительно переглянулись. Две совсем молоденькие камеристки начали шептаться и игриво поглядывать на визитёра. Но тот был невозмутим.

– Констанция… – произнёс он. – Мне надо с тобой поговорить…

Девушка поначалу растерялась, застыв с гребнем в руке. Камеристки снова зашептались: наконец-то Анри спустился с небес на землю! Чем ему не угодила Констанция? Она вообще для него слишком хороша – благородного происхождения, хоть и сирота из разорившегося семейства. Графиня дала бы за ней скромное приданое…

– Констанция… – снова повторил Анри. Девушка очнулась, встала с табурета и направилась к Анри. Тот же подхватил её и увлёк из комнаты.

Анри, держа Констанцию под руку, стремительно шёл по длинному замковому коридору, покуда не достиг своей комнаты, а точнее сказать, каморки. Ибо остановка его «покоев» была предельно скромной: тюфяк, набитый свежим сеном, небольшой стол, табурет и сундук, в котором хранился нехитрый гардероб поэта и скромное наследство, полученное от отца-егеря.