Черный саквояж. Куклы из космоса

— Вера Владимировна, Верочка, — долетел мягкий голос директора, — это и есть очень сильные ученики, отличники, которых вы могли спрашивать о чем угодно, хоть по всему курсу. Я должен честно признаться: эта мысль с экскурсией и… э… некоторой заменой учащегося состава пришла мне в голову в самый последний момент. Но такая замена — это полностью гарантированный успех. Это же все, как на подбор, победители олимпиад, люди проверенные. Дисциплинированные, пришли на час раньше, не подвели. Победители исторических олимпиад, кстати, тоже! Они, разумеется, также не знают, кто и зачем их будет снимать, все соблюдено! Верочка, вы просто недооценили. Ведь для двадцать третьего века снимают! Представляете, каких трудов мне стоило организовать все это за один вечер? Изо всех московских школ, отовсюду! Хорошо еще, что я и в Мосгороно когда-то работал.

— Вы понимаете, как это называется?! — закричала Верочка. — Ведь такие, как вы… из-за таких, как вы… Вы ведь уже не настоящее обманываете, а будущее! И зачем? Зачем?

Каблучки Верочки стали стремительно удаляться.

— Так ведь на самом деле у нас не все хорошо, — долетел голос директора. — Есть очень сильно неуспевающие, или, допустим, мы с вами хорошо знаем, что в столярной мастерской нет никаких условий для занятий. И медсестру для школы найти никак не можем, и с питанием опять же… Но им-то, в будущем, зачем обо всем этом знать? Какое у них-то останется о нашей школе впечатление?.. Ох, и свалилось же все это на мою голову!

— Все понятно? — шепотом спросил Петр Трофименко.

— Ничего нам непонятно, — ответил Златко. — Объясни, что здесь происходит? Почему мы больше не можем снимать?

Петр взорвался. Он говорил свистящим шепотом, потому что не хотел все-таки нарушать чинную тишину, и слова вылетали из него, как пар из перегретого чайника:

— Да неужели непонятно? Ведь вы снимаете то, чего на самом деле нет! Вам же не нашу школу показывают, а картинку! Вам хотят показать все как можно лучше! Как же, ведь для двадцать третьего века снимают! — передразнил он мягкий голос Степана Алексеевича. — Эх!..

В сердцах он махнул рукой.

— Вы лучше библиотеку снимите, там ни одной настоящей книжки нет, только полезные советы! Или столярную мастерскую снимите!

— В мастерской мы не были, — оторопело отозвался Златко.

— Пошли отсюда! — свистящим шепотом распорядился Петр. — Нечего больше снимать, везде вам будет показано одно и то же! Да не по этой лестнице пойдем, а по другой. Степан Алексеевич сейчас наверняка у буфета стоит, ждет, чтобы вы и буфет сняли, потому что он наверняка и в «Гастрономе» каком-нибудь раньше работал.

— В буфете мы тоже не были, — растерянно сказал Бренк.

— И не пойдете! — отрезал Петр. — Раньше нужно было идти, когда эффект кажущегося неприсутствия действовал.

7. ЭФФЕКТ КАЖУЩЕГОСЯ ПРИСУТСТВИЯ

С обратной стороны школа № 1441 большей частью действительно оставалась еще бело-серой, но работа шла быстро. Стены были буквально обвешаны люльками, наполненными энергичными малярами и ведрами с ярко-розовой краской. Петр, Костя, Златко и Бренк сидели на укромной скамеечке в глубине школьного сада, наблюдали за перемещениями людей в люльках вверх и вниз и слушали производственную речь, которая сопровождала покраску. И, немного успокоившись, Петр сказал:

— Вы уж нас, ребята, извините! Но, видно, не судьба вам снять ваш фильм. Если с самого начала не заладилось, пиши пропало! Раз сломался блок индивидуального хронопереноса, значит, придется вам там у себя, в двадцать третьем веке, все на него списывать. Вам не попадет?

Златко барабанил пальцами по скамейке. Бренк нажал на фонокварелескопе кнопку, и среди кустов в необычном ракурсе — сверху вниз и под углом в сорок пять градусов — возникли красная, гневная и красивая Вера Владимировна и спокойный и рассудительный Степан Алексеевич, стоящие в школьном вестибюле между буфетом и директорским кабинетом.

— Невестка у меня работает в экскурсионном бюро, — сразу же сказал директор школы № 1441.

— Да выключи ты! — снова вскипел Петр.

Директор и разгневанная Верочка исчезли. Златко все еще барабанил пальцами по скамейке.

— Так вы хотели сказать — я правильно понял, — что всего того, что мы видели, на самом деле нет? — спросил он наконец. — Неужели вам уже знаком эффект кажущегося присутствия? Хотя голограммы, вроде бы, давно… не помнишь, Бренк? Но нет, все-таки у вас, кажется, в восьмидесятые годы двадцатого столетия были только неподвижные голограммы, а здесь…

Костя Костиков, до этого все время молчавший и как бы слушавший что-то внутри себя, наконец вмешался в разговор:

— Это не голограмма, — сказал он. — Голограмма, это когда видишь то, чего на самом деле нет, а вы видели то, что есть на самом деле, то есть вполне реальных людей и реальные предметы, но все-таки видели то, чего на самом деле нет. То есть, конечно, есть, по по-другому. Есть не так гладко и хорошо, как вы видели.

Бренк и Златко переглянулись. На лицах обоих было написано такое недоумение, какого Петр и Костя еще не видели.