Черный шар

Похоже, она куда меньше обрадовалась гостю, чем ее муж. Не скрывая недовольства, подошла к телевизору устаревшей марки, по которому передавали баскетбольный матч, и выключила его.

— А я себе думаю: что это за тип пялится на окна, будто квартиру снять хочет, и вдруг вижу — да это же ты!

От его воодушевления Хиггинсу стало не по себе. Ему чудилось, что смех у Радера скрипучий, как у Луизы.

Хиггинсу даже пришло в голову — а вдруг, подобно Луизе, Радер нарочно так смеется: показывает, что ему на все плевать, или просто хочет позлить гостя.

Радер был небрит, вероятно, даже не мыт с утра, квартира выглядела запущенной и грязной.

— Уолтер, старина! Присаживайся — такой праздник надо спрыснуть.

Почему Хиггинс не посмел признаться, что не пьет, почему не отказался от выпивки? Круглый стол был покрыт рваной клеенкой с выцветшим рисунком. Коротышка торжественно выставил бутылку итальянского вина, оплетенную до самого горлышка соломкой, и толстые мутные стаканы.

— А я частенько думал: что с тобой сталось? Не каждый день встречаешь старых дружков: все прямо-таки рассеялись по Штатам. Не говорю уж о тех, кто помер.

Твое здоровье!

Его жена тоже взялась за стакан. Вино было темное, почти черное, Хиггинса едва не стошнило от первого же глотка, обжегшего ему горло.

— Роскошь! Это вот, да еще спагетти — лучшее, что нам привезли итальянцы. Кстати об итальянцах. Помнишь Альфонси? Хочешь — верь, хочешь — нет, но он теперь священник и не так давно вернулся в Олдбридж: получил здесь приход. Смех, да и только! Помнишь, как он пристраивался с девчонками за мусорными баками?

Откуда в нем эта потребность ни на минуту не закрывать рот? Комната, где они сидят и откуда Хиггинсу виден противоположный тротуар, служит одновременно кухней, столовой и гостиной. На газовой плите греется рагу; такую мебель, как здесь, увидишь разве что в лавке старьевщика, да и то непонятно, кто на нее польстится.

Но, между прочим, эта комната — почти точное подобие той, где Хиггинс жил ребенком. Только там еще была раскладушка в углу, которую днем убирали.

Сквозь неприкрытую дверь спальни Хиггинс уже заметил водопроводный кран. В его времена такого здесь не было — за водой ходили в коридор. В спальне стояли две кровати, явно не перестеленные со вчерашнего, а может быть и несколько дней. Одна кровать, двуспальная, очень широкая, была из какого-то темного дерева, другая представляла собой просто пружинный матрас на четырех деревянных чурках, застеленный простынями сомнительной свежести и линялым зеленым одеялом.

— Не сказал бы, что ты выглядишь блестяще, но вид у тебя преуспевающий.

Радер как будто оценивал взглядом качество его костюма и ботинок.

— Ну, да и мне жаловаться грех. Правда, Ивонна?

Ивонна тем временем, высунувшись из окна, глазела на улицу. Она хмуро, с раздражением обернулась.

— Чего тебе?

— Я говорю, нам с тобой грех жаловаться.

— На что?

— На житье-бытье. На работе не надрываемся, жрем от пуза.

Она передернула плечами и опять свесилась на улицу.

— Ты еще жил в Олдбридже, когда умерла моя мамаша?

Хиггинс не помнил. Он никогда особенно не дружил с Радером, разве только когда оба были малышами.

После очередного бегства Луизы они перебрались отсюда, и Хиггинс совсем потерял Радера из виду. А тот считает, что они жили, как родные братья!

— Твое здоровье! О чем, бишь, я? Когда мамаша померла, мой старик решил, что сыт городом по горло, и перебрался с шурином вместе в деревню, куда-то в Южную Каролину. Квартирку я за собой сохранил и, ей-Богу, сдается, мы с Ивонной последними выберемся из этой развалюхи. Три года назад власти постановили ее снести, но работы до сих пор не начались, и так оно может тянуться еще долго. Половина жильцов съехала.

Кстати, твоя бывшая квартира тоже пустует, а двери пошли на дрова.

Хиггинс поднял второй стакан. Вино уже не казалось таким омерзительным — от него по всему телу разлилось непривычное тепло. Голова, что ли, закружилась? Во всяком случае, все предметы расплылись, глаза слезились.

«Это от насморка», — подумал он.

— Дети у тебя есть?

Хиггинс кивнул — рассказывать о них здесь ему было неприятно.

— У нас тоже сын на флоте служит. Напомни, я тебе фотографию покажу. Здоровый черт, отца на голову перерос. После его отъезда у нас пустовала одна кровать, вот я и предложил приятелю у нас пожить: он вдовый, один-одинешенек на свете. Ты его не увидишь: по воскресеньям он всегда торчит в баре на углу чуть не до утра, пока не наберется как следует.

Хиггинс никак не мог понять, нарочно Радер все это говорит или вправду не отдает себе отчета в своих словах.

— Ну а я сперва ишачил на газовом заводе, а потом нашел работку как раз по себе. Вожу грузовик, который собирает мусорные баки. Оно, может, на первый взгляд и противно, но скоро привыкаешь. Надрываться не приходится. Каждый день объезжаешь одни и те же места, платят хорошо. Одна беда — рано вставать…