Черный шар

Смерть близкого человека заставляет взглянуть на жизнь более откровенно, чем мы позволяем себе в повседневности. Кольнет неприятная мыслишка: и ты не вечен. А разве ты искренен хотя бы в главном? Ведь завтра может быть поздно. И тебя поднимает над бытовухой и ежедневной смутой боязнь не сделать главного. Хочется сказать “люблю” и “ненавижу” тем, от кого скрывал это десятки лет. И нет опаски быть истолкованным неверно. Ведь все мысленные оценки уйдут в небытие, останутся лишь совершенные шаги: ошибочные или верные, но те, что мы успели сделать. В такие дни летишь на высоте, недосягаемой для среднестатистических оценок.

В Институте акушерства и гинекологии Нил оказался впервые и чувствовал себя очень неловко. Он поднялся по широкой центральной лестнице, осторожно поглядывая на беременных пациенток. Надежды найти разгадку судьбы первой девочки почти не было.

В кабинете главного врача отказались предоставлять ему какую-либо информацию, впрочем, другого он и не ожидал. Однако в коридоре молоденькая девушка в белом халате, вняв его мольбам, посоветовала пройти прямо на послеродовое отделение и спросить кого-нибудь из персонала.

Немного потоптавшись в нерешительности, Нил накинул принесенный с работы белый халат и, преодолевая робость, пошел по просторным чистым коридорам. Где-то за стенами галдели птичьей стаей новорожденные. Они заявляли о своих правах на жизнь, и это было здорово!

Заведующая послеродовым отделением – полная женщина с волевым лицом – не сразу поняла, чего хочет от нее этот практикант. Выяснив, что он и вовсе с улицы, она тут же попыталась выставить его за дверь.

Нил, представившись Катиным родственником, изо всех сил пытался найти к ней подход:

– Все так неожиданно: смерть двоюродной сестры, смерть ее дочки… А тут еще эти документы.

– Я-то здесь при чем? – нетерпеливо перебила заведующая. – Решайте свои семейные дела в другом месте.

– Поймите, я нашел свидетельство того, что у моей сестры был еще ребенок, о котором никто не знал. Он родился здесь, в вашем институте, – Нил протянул ей карту.

Врач стала читать, листая потрепанные страницы. А посетитель тем временем продолжал ее увещевать:

– Родителей у Кати нет, а мне небезразлично узнать, что случилось. Помогите разобраться, – он умоляющим взглядом посмотрел на заведующую. – Скажите, что с ребенком?

Женщина продолжала держать в руках открытую карту, и по ее взгляду он понял: удача есть, она вспомнила.

– Во-первых, я не в состоянии упомнить всех рожениц. Во-вторых, я не имею права предоставлять вам какую-либо информацию о наших пациентах, – врач строго смотрела из-под очков. – Вы ведь не следователь по уголовному делу, да и документов, подтверждающих родство, у вас нет.

Нил продолжал напирать:

– Но поймите, человека уже нет в живых, и я так и не узнаю, что мучило сестру, – он начинал терять надежду.

Заведующая помолчала некоторое время, затем, сняв очки, заговорила:

– Вспомнила я эту мамочку… Ребеночек был безнадежно болен. Вызывали эксперта из генетического центра на Тобольской. Он подтвердил врожденное заболевание, подробности вам ни к чему. Патология могла быть вызвана чем угодно: неблагополучной экологией, генетической несовместимостью супругов, инфекцией. Хотя впоследствии анализы не выявили инфекции в утробе матери. Специалисты из генетического центра утверждали, что она может родить здоровенького ребенка, – женщина устало протерла глаза. – Ну что вам еще сказать? Патология очень редкая, может, поэтому я и запомнила этот случай. А мать тогда была страшно подавлена, родственники уговорили ее отказаться от девочки: зачем в 19 лет взваливать на себя такую обузу? Эти дети нуждаются в специальном уходе, понимаете? Все, что вы рассказали о втором ребенке, невероятно. Как говорится, кирпич дважды на одну голову не падает, – она еще раз подчеркнула, – эти дети – ошибка природы, а не закономерность. Люди обычно стараются о них забыть и родить здоровенького малыша, особенно если молодые. Кто бы мог подумать, что случай повторится? – заведующая недоуменно пожала плечами. – Науке еще так мало известно о человеке.

– А девочка жива?

– Вот уж не знаю. Скорее всего, ее отправили на Бобруйскую, а потом в Павловский интернат, ведь мы не занимаемся судьбой этих детей.

– Катя знала, где она?

– А зачем? – искренне удивилась врач. – От детей отказываются, чтобы не видеть их страданий и самим не страдать. Так зачем ей разыскивать ребенка?

Посетитель вышел из кабинета и, словно пытаясь еще за что-то зацепиться, слонялся по коридору. В распахнутых дверях ординаторской орудовала шваброй нянечка. Нил и сам не знал, что его толкнуло подойти к ней.

– Извините, – он снова набрался наглости. – Вы не помните ее?

Женщина отложила тряпку и внимательно посмотрела на фотографию.

– Конечно, помню, а что?

– Она погибла, – Нил вкратце рассказал о случившемся.

– Господи, – Анна Петровна, а именно так представилась нянечка, сняла косынку и вытерла руки. – Пойдем присядем.