Черный шар

Повинуясь неведомой силе, Нил бросился к Катиной двери, хотел ее позвать, но тут же осекся. Страшная тяжесть навалилась на него, как это бывает, когда хочешь очнуться от сна, но оцепенелое сознание никак не может пробиться к реальности.

Во дворе кричали уже несколько человек, они вызвали “скорую”. На Кате было все то же мокрое платье, спутанные волосы заплели окровавленное лицо. Нил наклонился пощупать пульс, она была мертва.

Народ высыпал из квартир и судачил. С Невского проспекта во двор стали подтягиваться любопытные.

– Какая молоденькая! – причитали старушки. – Наверное, наркоманка, они все время в том подъезде собираются.

– Да, да, я уж сколько раз на них жаловался, – поддержал их сухонький старичок в обвисших трениках, – но что толку.

Нил прикрыл Катю курткой. Она лежала на мокром асфальте, и тело ее, лишенное души, по сути, мало чем отличалось от мертвого тела дождевого червя, плавающего в лужице возле ее откинутой руки. Нил сел рядом, пространство вокруг сжалось, и город вдруг показался крошечным, как спичечный коробок. Неужели можно жить в этом узеньком мирке с небом искусственным, словно подвесной потолок?

А люди продолжали выползать из своих конурок подслеповатыми кротами. В стоптанных шлепанцах и расхристанных халатах они бродили по дну каменного колодца, и самое отвратительное состояло в том, что смерть вызывала у них жадное любопытство. Они вздыхали, отчасти даже довольные, что этот случай разнообразил их жизнь. Поистине ничего не изменилось в человеческой натуре со времен гладиаторских боев, и вечная игра на жизнь или на смерть и по сей день остается самой захватывающей.

“Скорая” увезла Катино тело, соседи пошли звонить ее родственникам.

Перевернутый человек несся с оглушительной скоростью по улицам ночного города, проклиная серое, как лицо покойника, петербургское небо. Этот город принимал в свое чрево миллионы душ, а потом отпускал их. Что помнили они? Оставался ли след и в его каменной душе? А может, они и не покидали его вовсе, застывая невидимыми стражами у старых стен?.. Все ерунда, и город не более чем слепок фантазии, равнодушный, как взгляд сфинкса…

Как душно под спудом свинцовых облаков! Вонзиться бы в эту броню! И, преодолев ее, оказаться в пространствах безмерных и светлых. Взять бы и рвануть прочь от отягощенного житья в этих карликовых домишках, среди карликовых делишек и карликовых пород людей. Это было всепоглощающее, болезненное до крика желание благодатности бытия, свободного и сплошь пронизанного солнцем. Тоска по радости, которой не было в этом мире.

Оглушенный и расплющенный тяжелейшими из небес, Нил беспомощно опускался на дно Петербурга.

Поминки

Возвратившаяся с похорон Муза трогательно поведала остальным жильцам подробности траурной церемонии. Она рассказала, как два голубя сели на край гроба, и это, несомненно, были души умерших. Как убивались родственники, в особенности Адольф. По ее словам, постаревший борец с режимом выпил бутылку водки не закусывая, и его едва довели до машины. Прибывшая из Ярославля Авдотья, казалось, не удивилась произошедшим событиям, то и дело повторяя: “Бог дал, Бог взял”… Она читала молитву у изголовья новопреставленных, ругала Ирину, что ребенка не крестили, и старалась соблюсти все обряды: свечку в руки, иконку на грудь, на лобик – ленточку с молитвой.

Сама Муза со слезами умиления уверяла, что Катя была ей как дочь родная, вспоминала совместные уборки мест общего пользования и битвы в очередях за колбасой. Машу она именовала теперь не иначе, как ангел небесный, хотя прежде, помнится, звала ее плаксивой засранкой. Филолог и адвокатша тоже расчувствовались, припоминая кротость и незлобивость безвременно ушедших, и каждый взгрустнул заодно о чем-то своем. Сергей Семенович не преминул заметить, что мир устроен так несправедливо, что хорошие соседи живут недолго, зато самые гадкие коптят до века. И насельники коммуналки вдруг поняли, что есть у всех них что-то общее, что все они люди, и живут в одном доме, и вытираются одним и тем же воздухом, как общим полотенцем…

К вечеру Муза напекла пирожков с рисом, сварила киселя и угощала собравшихся на поминки, чтобы все было как у людей – по-доброму, по-христиански. Каждый приносил с собой что мог, в основном водочные запасы, квашеную капусту, соленые огурцы да картошечку. Сели на кухне дружно, сдвинув столы. Вышло двенадцать человек, и посередке – Вертепный.

Последний уже с утра приложился к стакану, что, однако, не лишило его трезвости ума. В разгаре действа СС осторожно заметил, что Катина комната вроде как освободилась и по закону кто-то из соседей может занять пустующую площадь. И кому, как не им с Музой, отдать в этом вопросе предпочтение. На некоторое время присутствующие замерли, затаив злобу и дыхание. Потом начали перешептываться, припоминая, какими льготами и правами одарило их родное правительство.