Черный штрафбат

Ничего удивительного, что на высоту решили бросить штрафную роту. Иллюзий не питали — выживут не многие. Впрочем, в окопах незадачливого механизированного батальона было сухо и уютно. Душевные неудобства вызывала только высота с сухим номером 213, которая с позиций просматривалась в полный рост. Похоронные команды, понятно, не работали — в противном случае пришлось бы вызывать вторую похоронную команду, чтобы вытащить первую. Впрочем, днем немцы не стреляли. Только снайперы вели спорадический огонь, выискивая мишени на советских позициях. Выше бруствера не высовывались. Подразделения роты рассредоточились по позициям, люди томились в тревожном ожидании. В три часа подъехала полевая кухня — разносчики еды, пригнувшись, бегали по ходам сообщений. Ели с трудом — кусок не лез в горло. Даже бывалых бойцов при виде высоты № 213 начинало слегка подташнивать. Пробежали порученцы ротного — с известием, что через полчаса начнется атака. Народ молчал — разговаривать не хотелось. По рядам прошелестело еще одно тревожное известие — прибыл пулеметный заградительный взвод и устанавливает пулеметные гнезда для «максимов» буквально в полусотне метров от траншеи. «Вот же суки, — цедил сквозь зубы Гурвич, — лучше бы эти пулеметы на немцев направили».

Но приказ о наступлении задерживался. Прошел час, второй, третий. Подкрались сумерки. Бойцы устали ждать, уже срывались на истерику. Сидели на корточках спиной к внешней стене окопа. Нервно напевал что-то блатное Рыщенко, отчаянно чесался уголовник Фикусов, покрывался смертельной бледностью бывший полицай Демченко. Ждали, как выяснилось, авиаудара. Воздух пронизал тягучий нарастающий вой — эскадрилья штурмовиков прошла над высотой, поливая огнем позиции немцев. Бойцы одобрительно загудели, приободрились. Штурмовики заходили на второй круг. Самые отчаянные высунулись, чтобы полюбоваться — уж, наверное, снайперам было не до того, чтобы высматривать мишени. Крупнокалиберные пулеметы и пушки кромсали немецкие укрепления, раздавались взрывы — хлесткие, тугие, трескучие, летели в небо комья земли. Застучала зенитная установка — трассиры понеслись вдогонку отстрелявшимся штурмовикам. Вспыхнул самолет, и толпа расстроенно ахнула — словно гол забили в ворота любимой команды. Подбитый «Як» отвалил в сторону, закачался, из хвостовой части повалил густой дым. Эскадрилья ушла на аэродром, а подбитый штурмовик натужно дотянул до линии фронта, стал терять высоту. Вывалилось что-то черное — летчик. Купол парашюта взмыл в небо. Самолет, похожий на хвостатую комету, скрылся за холмом, а парашютист плавно опускался на лес — слава богу, уже на нашей стороне…

А потом началась артподготовка — с одной стороны, и неплохо, но все это явно свидетельствовало об отсутствии взаимодействия между родами войск. Дальнобойная батарея накрыла высоту. Гребень горы украсился фонтанами. Снаряды выли с мерзким свистом, оглушительно рвались. Звенели барабанные перепонки. Люди сидели в траншее, зажав уши, напрягались от острых воющих звуков. О ювелирной точности артиллеристов говорить не приходилось — взрывы гремели по всему склону. Несколько снарядов упали в непосредственной близости от траншеи — каски солдат засыпало землей.

— Что же они делают, мазилы? — бурчал Костюк, нервно дымя в кулак папироской. — Что же они делают? Своих же ни за хрен собачий переубивают…

— Пусть лупят, пусть… — твердил как попугай Липатов. — Глядишь, и нам работы меньше будет…

— Без работы не останешься, не обольщайся. — Гурвич растирал гипсово-белое лицо — вконец онемело. — Думаешь, немцы такие дурные, да? Уж позаботились, поди, зарылись в землю — сидят и посмеиваются, в картишки режутся. А стоит нам пойти — они уже на позициях…

— А ну не паникерствовать! — орал срывающимся голосом лейтенант Кружевский, гневно стреляя глазами в Гурвича.

— Да что вы, товарищ лейтенант, какой из меня паникер, — нервно хихикал Гурвич. — Сами должны понимать, что немцы просто так людьми не разбрасываются. Трудновато нам придется…

Завершилась артиллерийская подготовка, над позициями зависла оглушительная тишина. Судорожно крестился бывший полицай Демченко. У «социально близкого» Фикуса подергивалась левая половина лица.

— Ну, что, старшой, спишут нас сегодня в расход? — Он пытался улыбнуться, подмигнуть, но не мог избавиться от чудовищной гримасы.

— А ты представь, что ты верующий, — заикаясь, говорил Ванька Чеботаев Владимиру Ильичу Рыщенко, — и сразу легче станет. Серьезно тебе говорю. Ведь душа у тебя бессмертная, так? Ее убить невозможно. А тело потеряешь, да и бес с ним, оно у тебя все равно хреновое. Зато в раю будем жить — там тепло, светло, комары не кусают, не орет никто под ухом…

— Да я вроде как верующий в душе… — стучал зубами Рыщенко. — Не говорил никому никогда, но, бывало, крестился украдкой. Ни одной молитвы, правда, не помню… Все равно страшно, Ванька, — опупеть как страшно…

— Рота, приготовиться к атаке! — прогремел над позициями грозный рык Кумарина.

— Да готовы уже, сколько можно тянуть, — проворчал Игумнов.