Чёрный снег: война и дети

Третья фигура – сам Соляник. Четвёртая фигура – сам Подгорный, который с Соляником дружил домами, но это, как вы понимаете, дружба синьора с вассалом, как мы припоминаем из истории Средних веков.

Впервые о публикации ЭТОЙ, громовой на всю страну и даже мир я узнал студентом от руководителя спецсеминара «Морально-этические вопросы на страницах газет». Некоторые подробности сейчас не воскресить, но одно помню отчетливо: «Соляник – это не по зубам “Комсомолке” фигура!» Такое было резюме нашего внештатного преподавателя, человека по-своему интересного и увлечённого, но более чем осторожного: недаром он в Москве уже сделал быструю комсомольско-номенклатурную карьеру. Нет никакого сомнения в том, что именно он (а его ранг в ту пору был скромен – завотделом «Смены») ни при каких обстоятельствах ни на каком месте такой бы шаг не сделал!

Представители старшего и среднего поколений ТОТ самый очерк помнят, а для более младших приведу по памяти только одну деталь: очеркист писал, что по прибытии в Одессу под грохот оркестров с одного борта чинно сходили навстречу фоторепортерам и букетам цветов «отважные» китобои, а с другого борта тихо отгружали труп замученного Соляником матроса. Остальные злоупотребления на фоне тогдашнего ЧП выглядели текущими сводками из критических корреспонденций областных и краевых газет.

Экземпляр «Комсомолки» мгновенно ложится на стол Подгорного, и вскоре Юрия Петровича переводят в ответственные секретари «Правды». (Напомню, что фамилия ответственного секретаря тогда в выходных данных не печаталась. Принято в центральных газетах было одно слово: «Редколлегия». Вдаваться в историю вопроса не станем, хотя даже эта деталь очень многое в истории страны и КПСС проясняет!) Таким образом, нашего Юрия Петровича «спрятали» первый раз. Но надо ж беде случиться – некому было встречать партийно-правительственную делегацию одной из соцстран.

Пришлось ехать Воронову, которого настиг своим взором там же и тех же встречавший Подгорный. Как рассказывают, стоял не просто крик, а буквально рёв!..

…И вот в Берлине объявляется новый собкор БЕЗ ЗНАНИЯ немецкого языка, подписывающий довольно-таки короткие расширенные информации безымянно: «Наш собкор в ГДР». (Напомню, что в ФРГ был другой собкор, со знанием немецкого языка.)

О коротких поездках по некоторым странам Западной Европы Юрия Петровича я спрашивал. Среди моих знакомых в ту пору уже были четыре собкора в зарубежных странах, но никто так нехотя и так равнодушно не отвечал мне на вопросы о странах, где побывал, и о стране своего рабочего пребывания, как Воронов: «Ну что сказать, даже не знаю… Кто я там был? И не турист, и не почётный гость, и даже не спецкор! Вот, разве что в Голландии я через переводчика спросил, как же они, голландцы, отапливались зимами, когда немцы старались их лишить и топлива? Так мне ответили очень просто: все деревья в больших и малых городах в печки пошли! А я им отвечаю с гордостью: я – ленинградец, блокадник. Жил подростком в центре Ленинграда. Так мы НИ ОДНОГО не спилили! Да, на окраинах было немало ещё дореволюционных деревянных домов. Вот они на топливо шли. Но деревья? Да ещё в Летнем саду, скажем? Никогда!»

А второе, сильнейшее впечатление, он не стал мне прозаическими словами передавать, подарил большую долгоиграющую пластинку: «Возвращение. Стихи и песни». Поэт – Юрий Воронов. Композитор – Леонид Назаров. Исполнители: Герман Орлов, Нина Ургант, Дима Троицкий, а дальше – долгое перечисление ансамблей, инструменталистов… Отличная пластинка во всех отношениях! Но более всего я дорожу автографом: «Николаю Сотникову – сердечно. Ю. Воронов. 1/Х.92». Подарил и сказал: «Обратите особое внимание на песню (я её больше всех люблю!) “Между Каннами и Ниццей”. Послушайте, и вы всё поймёте. Вот ради этого стоило отправляться в такую даль!»

Вечером того же дня я поставил на старенький электрофон подаренную пластинку и стал дожидаться…

Между Каннами и Ниццей
в ресторане путевом
спела русская певица
о берёзе под окном…

Дальше уже можно не цитировать: всё и так понятно! Эмигрантка во втором, а то и в третьем поколении, более чем скромный ресторанчик, случайный посетитель, тоже эмигрант из России, глубокий уже, вероятно, старик: «Ты мне спой, а я заплачу. Я слезами заплачу!»