Чёрный Стрелок

— Извини, земляк, — сказал Монах совершенно ошалевшему гуляке. — Обознался. На, опохмелись! — сунул ему стольник и прыгнул в машину.

* * *

— А если он в самом деле захочет уехать? — спросил Фома. — Неужели вы его отпустите, Николай Григорьевич?

— Не болтай глупостей! — отрезал Хлебалов. — Сначала надо вымести всё лишнее из его башки. Приедет Юматов — пусть думает. Они с Венькой слишком беспокоятся о мальчишке!

— А вы, Николай Григорьевич?

— Я? — Хлебалов хохотнул. — Я, Фома, слишком многого достиг, чтобы беспокоиться о ком-то. Парень пока мне нужен. И в будущем тоже может быть полезен. Свой человек за бугром, преданный и понимающий в тамошних законах дорого стоит.

— Дороже тех миллионов?

Хлебалов хмыкнул.

— Бывает, что и дороже.

— А по мне, — сказал Фома, — я бы подключил наших психиатров — и через месяц у нас был бы вежливый и покладистый мальчик.

Тут Фома вздохнул.

— Мысль верная, — согласился Хлебалов и посоветовал: — Скажи об этом Застенову.

— Застенов — грубый и несдержанный мужчина.

— Вот это точно! — Хлебалов расхохотался. — И гомиков на дух не переносит.

— Я не гомосексуалист, — обиженно произнёс Фома. — Я бисексуал!

— Да мне насрать, — грубо сказал Хлебалов. — Лишь бы ты не ленился и шесток свой знал. Намёк понял?

— Понял, — пробормотал Фома. — Сурьин звонил.

— Ну? Что ж ты молчишь, дурень! — рявкнул Хлебалов. — Что?

— Он согласен. Деньги переведёт, как только получит девчонку.

— Отлично! — Хлебалов хлопнул секретаря по плечу. — Но расклад будет другой. Пусть переведёт половину, потом девчонка, потом — вторая половина.

— А если не согласится?

— Согласится. Один контрольный пакет Речбанка потянет больше. А соплячка — это не только банк, но и весь концерн. Какой был бы для нас вариант! — Хлебалов вздохнул. — А «Речтранспорт»? «Речтранспорт» да моя «рыбинспекция» — и вся Юрь у меня в кармане! Ах Медведев, ах сука, какой вариант погубил! — Хлебалов сокрушённо покачал головой. — От Филина ничего?

— Пока нет.

— Всё, свободен.

Фома вышел, а Хлебалов занялся бумагами…

Алёша ещё некоторое время наблюдал за ним, потом воткнул на место затычку и двинулся дальше.

На первый «глазок» Шелехов наткнулся случайно: зацепился рукавом за ржавый гвоздь — и нечаянно вывернул пробку, закрывавшую дырку в стене. Заинтересовался, посветил фонариком, ткнул пальцем — и разорвал обои, которые наклеили при ремонте, не ведая о потайном отверстии. Обнаружив первый «глазок», Алексей принялся за поиски других — и преуспел. Смотровыми дырками были «оборудованы» далеко не все комнаты. Так что с кабинетом Хлебалова Алёше просто повезло. Ещё в кабинете имелся точно такой же лаз в потайной ход, как в Алёшиной комнате. С той разницей, что рядом с комнатой, в которую был «заточён» Шелехов, имелся рычаг, отпиравший тайную дверь из тоннеля (перед тем, как отправиться в путешествие, Алексей убедился, что механизм исправен), а здесь такой рычаг был срезан, а на кирпичной кладке остался чёрный след газового резака. Возможно, существовал какой-то другой способ попасть в кабинет из потайного хода, но искать Алёша не стал: слишком долго и рискованно.

Подслушанный разговор Хлебалова с секретарём Алёше Шелехову совсем не понравился. Особенно та часть его, которая касалась психиатров. Но в некотором смысле ему даже стало легче. Всё-таки он много лет считал Хлебалова другом отца, своим опекуном и человеком, которому можно верить безоговорочно. Вдобавок — чувство признательности к тому, кто оказался рядом, поддержал и направил мальчишку, в одночасье потерявшего обоих родителей, беспомощного в злом и непонятном мире… Пожалуй, ещё несколько дней назад Николай Григорьевич значил для Алёши больше, чем отец и мать, которых он потерял много лет назад. И некая доля этой значимости и признательности всё ещё осталась. Но повиноваться опекуну Шелехов больше не собирался. Тем более, если он всё-таки причастен к смерти его родителей… Ну если так, тогда долг Алексея — восстановить справедливость. Алёша не умел мстить и понимал это. Но если потребуется, он научится. Он всему научится, учиться он умеет.

* * *

— Ах, мать твою!.. — Застенов выразил свои чувства сочно и витиевато. — Что уставилась, оденься! — сердито бросил он подружке, с испугом взиравшей на побитых бодигардов. Бодигарды, впрочем, были слишком опечалены нежданным побитием, чтобы любоваться Нинкиными формами и изгибами.

— Ну, из города они хрен выедут! — оправдываясь, заявил Вася. Голос его был гнусав, нос распух, а под глазами уже набухли кровоподтёки. — Вернём твою тачку!

— Да хрен с ней, с тачкой! — рявкнул Застенов. — Это ж борзость какая! Одно я не могу понять, — произнёс он, натягивая штаны.

— Ну? — в один голос поинтересовались бодигарды.

— Вы же их видели. Почему вас, безголовых, не мочканули?

«Безголовые» мрачно молчали. Ни хрена они не видели, честно говоря. Алкаши и алкаши. Кто ж знал?

Внизу длинно и пронзительно взвыла сирена.

— Мишка прибыл, — сообщил, выглянув в окно, Вася.

— А то я не понял, — буркнул Стена. — Весь дом уже понял, что Мишка прибыл. Вот он бы не лопухнулся, как вы, придурки!