Черный телефон

Это была странная скульптура Александра Грина. Обычно ее легкомысленно называли статуэткой, но это слово никак не подходило к этому мини-монументу. Пожалуй, Бэлла права — автор умудрился изобразить романтика и творца вселенных Грина похожим на члена политбюро. А кому-то эта скульптура напоминала прозвище Сологуба «кирпич в сюртуке». Но то Сологуб, а Грину таким быть не должно! Примерно так рассуждала Бэлла Максимовна, когда изъяла это творение из интерьеров клуба «Грин». И только Штопин качал головой: мол, как же можно быть такими невежественными — работать в заведении имени Грина и не знать, что классик был фигурой мрачной и противоречивой. Алкоголик, картежник, смутьян и даже убийца! Не нужно идеализировать писателей, тем более заклейменных великими.

Убийца… Вот уж поистине вера в действии. Штопин так верил в темную сторону Александра Степановича Гриневского, что тот его действительно убил. Неоромантик Александр Степанович был еще и великим мистиком. Он отомстил Штопину за всех обиженных тружеников библиотечного дела, и заодно за себя. А нечего было поминать его старые революционные грехи! Не нужно недооценивать писателей, даже и не заклейменных великими…

Удивительно, что здесь, в страшной кладовке, где нашел свою гибель ее сердечный друг, Ляля не испытывала ни жалости к нему, ни страха. Только мстительное удовлетворение. Словно скульптура сама упала на Штопина и раскроила ему череп и теперь все мы вне подозрений. Ляля никак не могла вспомнить, кто же ей рассказал о том, как нашел в дневниках Грина запись: «Бог всегда наказывал того, кто меня обидел… даже без всякого моего участия». Вот оно — отъявленного крысолова и после смерти Бог оберегает от недоброжелателей, порочащих его имя…

Следователь что-то с методичным упорством записывал в свои бумаги, пока Лионелла излагала ему приметы статуэтки. Ее исповедальный пыл наконец стих, и про мистику Александра Степановича она умолчала. Ляля знала свои грешки — она чокнутая, конечно, но не тотально. Умеет взять себя в руки, когда надо. А товарищ из органов пусть теперь плетет новые сети для предполагаемых убийц.

— Ударить такой махиной мог только чемпион в тяжелом весе, — заверила Ляля следователя. — Никто из наших на такое не способен. У нас вообще одни женщины да два хлопца, которых соплей перешибешь. Ищите среди гостей и проникших без приглашения.

— Женщины бывают очень сильными. Особенно в состоянии аффекта. Как у вас тут… насчет аффекта?

Потуги на игривый вызов Ляля предпочла пропустить мимо ушей. Пускай намекает на ненависть и даже ревность и копает в ошибочном направлении. Здесь ему точно не светит. Штопина, конечно, не любили, но сходить с ума и обрушивать на него бронзового Грина — это слишком даже для экзальтированных библиотекарей. И вообще пропажа статуэтки — скорее просто знак для посвященных. Знак того, что Семена убила литературная стихия. Этого человеку в погонах не понять.

Толстячок как будто словил Лялину непоколебимость и… быстро от нее отстал, тщательно запротоколировав все ее показания и описания. Теперь она могла возвращаться к непосредственным обязанностям, но уж какие тут обязанности, когда Нора Грантовна сливается в поэтическом экстазе с юным Додиком! Они стояли на черной лестнице, где Грантовна изредка позволяла себе выпустить пару дымных колец — курила она для творческого имиджа, не иначе! — и заговорщически бубнили. Нора, картинно выпуская дым, уперлась цепким взглядом в лист бумаги:

— Прежде всего, это почерк Малики. Я его помню, ведь я специалист…

(Ляля хмыкнула про себя: мол, конечно, кто же, как не ты, у нас специалист! Не потому ли который год ты плетешь интриги против Бэллы, мечтая ее сместить…)

— …Малика ведь стеснялась того, что пишет. Мало кому показывала, считала свое занятие никому не нужной самодеятельностью. Я едва выклянчила у нее почитать подборку стихов, а потом выуживала еще по крупицам. Благодаря этому теперь можно составить сборник…

(Ляля снова хмыкнула: мол, еще бы — благодаря тебе, а кому же еще?! Оказывается, составляется сборник Малики! Не удивлюсь, если на обложке имя составителя будет куда крупнее имени автора…)

— …этот листочек, что ты нашел, — я уверена, что это ее стихи. У нее был такой прием — оставлять листки со своими виршами где попало. Вдруг у того, кто их найдет, зацепится глаз. И он их не выбросит, оставит себе, полюбит. Такой стыдливый и трогательный прием. Она хоть и называла себя графоманкой, но в глубине души… ну ты понимаешь, очень боялась услышать неосторожное слово в адрес того, что писала… Ой, Лялечка, привет! Как ты? Тебя уже мучил этот идиот следователь?

И Ляля не сдержалась. Ей тоже захотелось на минуту возвыситься над прочими своей неожиданной компетентностью. Оказывается, благодаря ей обнаружилось орудие убийства! Только тсс…

Смех на палке! Чуть только мы поддаемся желанию быть выше других, тут-то и настигают нас разные конфузы. Пропаже старика Грина наверняка найдется невинное объяснение. Вот сейчас Ляля зайдет к Бэлле, и та все растолкует.