Черный тюльпан (др. изд.)

Среди них один, слывший проницательным наблюдателем, заявил, что этот молодой человек, с виду столь флегматичный, на самом деле, должно быть, очень опасен, ибо таит под маской хладнокровия жгучее желание отомстить за своих близких, господ де Виттов.

Второй заметил, что любовь к тюльпанам превосходно уживается с политическими страстями, тому есть примеры в истории: можно вспомнить некоторых весьма опасных деятелей, которые садовничали с таким пылом, словно в этом состояла вся их жизнь, а по сути их занимало совсем другое. Взять хотя бы Тарквиния Гордого, который разводил в Габиях мак, или великого Кондэ, поливавшего гвоздики в Венсенском замке, между тем как у первого на уме было возвращение в Рим, а второй замышлял побег из тюрьмы.

В заключение судья предложил своим собратьям следующую дилемму: либо господин Корнелис ван Берле без ума от своих тюльпанов, либо от политики, но и в том, и в другом случае он нам лгал: во-первых, письма, найденные у него, доказывают, что политикой он занимался, во-вторых, подтверждается и то, что он занимался тюльпанами, тому порукой найденные у него луковицы. Итак, что само по себе чудовищно, Корнелис ван Берле увлекался одновременно и тюльпанами, и политикой, следовательно, обвиняемый – натура двойственная, заведомо двуличного склада, с равным пылом способная разводить цветочки и плести политические интриги, что изобличает в нем характерные черты опаснейшей человеческой разновидности, несущей угрозу общественному спокойствию и проявляющей некоторое, а точнее, абсолютное сходство с великими умами, примером коих нам только что послужили Тарквиний Гордый и господин Кондэ.

Все эти рассуждения вели к тому, что принц-штатгальтер Голландии, вне всякого сомнения, будет безмерно доволен усердием Гаагской магистратуры, истребляющей до основания малейшие ростки крамолы, направленной против его власти, дабы упростить ему правление Соединенными провинциями.

Этот довод возобладал над всеми остальными, а чтобы с гарантией изничтожить вышеупомянутые ростки, господин Корнелис ван Берле, обвиненный и изобличенный в том, что, прикрываясь таким по видимости невинным занятием как разведение тюльпанов, участвовал в гнусных кознях и омерзительных заговорах врагов голландской нации де Виттов и их тайных сношениях с враждебной Францией, был единогласно приговорен к смертной казни.

Приговор содержал дополнительные уточнения, согласно которым названный Корнелис ван Берле должен быть выведен из Бюйтенхофской тюрьмы, отправлен на площадь того же названия и во исполнение вердикта обезглавлен рукой палача. Поскольку это судоговорение считалось серьезным, оно длилось целых полчаса, и подсудимый на это время был водворен назад в камеру. Туда и явился к нему секретарь суда, чтобы зачитать приговор.

Грифиус между тем слег, у него начался жар вследствие перелома руки. Свои ключи ему пришлось передать одному из сверхштатных слуг, и когда тот впустил секретаря суда в камеру, прекрасная фрисландка Роза прокралась вслед за ними. Прячась за приоткрытой дверью, она прижимала ко рту носовой платок, чтобы заглушить вздохи и рыдания.

Слушая приговор, Корнелис казался скорее удивленным, чем опечаленным. Закончив чтение, секретарь осведомился, желает ли он что-нибудь на это ответить. Но тот пожал плечами:

– Право же, мне нечего сказать. Только должен признаться, что из всех причин смерти, которые разумный человек может предвидеть и предотвратить, о такой я бы никогда не подумал.

Услышав эти слова, секретарь суда отвесил Корнелису ван Берле поклон, исполненный почтения, какое чиновники этого рода питают ко всем крупным преступникам.

Когда он собрался уходить, Корнелис спросил:

– Кстати, господин секретарь, нельзя ли узнать, на какой день намечено это дело?

– Да, собственно, на сегодня, – промямлил секретарь, слегка смущенный хладнокровием приговоренного.

За дверью послышались рыдания.

Корнелис наклонился, чтобы взглянуть, кто там плачет, но Роза угадала его движение и отступила назад.

– И в котором часу будет казнь? – продолжал он.

– Сударь, назначено в полдень.

– Вот черт! – пробормотал Корнелис. – Я, кажется, слышал, как часы били десять, с тех пор уже минут двадцать прошло. У меня мало времени.

– Чтобы примириться с Господом? Да, сударь, – секретарь поклонился чуть не до земли. – Вы можете позвать любого священника.

Произнося эти слова, секретарь почтительно пятился к двери. Заместитель тюремщика шел следом и уже собрался закрыть камеру, когда между этим человеком и тяжелой дверью протянулась белая дрожащая рука.

Корнелис видел только золотую шапочку с белой кружевной оторочкой, закрывающей уши, – головной убор прекрасных фрисландок, расслышал только невнятный шепот на ухо слуге, и последний положил свои увесистые ключи в протянутую к нему белую ладонь, а сам, спустившись на несколько ступеней, уселся на одну из них, охраняя таким образом лестницу сверху, в то время как пес бдил внизу.

Золотая шапочка повернулась, и Корнелис узнал залитое слезами лицо и большие заплаканные синие глаза очаровательной Розы.