Черный трафик

— А за деньги советом поможете?

— Не-а! — довольно беззаботно рассмеялся мужик и кивнул на улов: — Нам, зема, вот этого хватает. Ты нас на понт не бери. Сам ищи, да не на берегу. Тут тебе никто ничего не скажет и не посоветует. У тебя же на лбу не написано, кто ты и откуда. А вот рыбки мы тебе хошь центнер наловим, только закажи.

— Ладно, я подумаю, — Антон обошел лодку, похлопал ее по мокрому борту. — Если что, то наведаюсь к вам.

Мужики перебросились несколькими фразами, которых Антон не расслышал, и громко расхохотались. Ясно, что здесь задерживаться не стоило. Эти двое свое дело знали хорошо. И порядки тоже. Не ими установленные порядки, но порядки, к которым они привыкли, которые усвоили и к которым приспособились. «Не с того конца!» На что намек? На то, что красную рыбу и черную икру покупать надо не у тех, кто ее добывает, а кто за этим следит, кто это крышует? Но надо же хоть намекнуть, чтобы знать, куда соваться. А намекнут ли рыбаки? Не дороже ли им спокойная, пусть и не очень сытная жизнь?

Оставалось надеяться, что народ здесь настолько привык к безопасности своего незаконного промысла, надежности прикрывающих их начальников, что может и проболтаться. Только не надо палку перегибать. Не стоит, наверное, и пытаться угрожать, чтобы пугливый мужичок сослался на кого-то, кто его защитит. Пугливые таким промыслом не занимаются. Значит, надо искать болтливого.

Дед в брезентовых штанах, которые были ему велики и висели на нем на помочах, как на вешалке, Антона заинтересовал. Был дедок такой же прожженный солнцем до черноты, сухой, как коряга, только белая щетина выдавала в нем возраст да сморщенная, как пергамент, кожа, которую Антон разглядел, когда подошел ближе. Дед пробивал паклей щели в днище перевернутой лодки-плоскодонки. Свежие доски, кое-где выделявшиеся на днище и боках, говорили, что лодка выдержала капитальный ремонт и давненько не выходила на большую воду.

— Здорово, деда! — приветливо крикнул Антон, подходя к старому рыбаку. — Что, чинишь свой баркас?

— Здорово, — с готовностью отозвался дед, мельком обернувшись, и снова вернулся к своему занятию. — Баркас не баркас, а кормит. Умеючи, так и с такой лодки наловить можно поболе, чем с дорогого катера. Дело не в транспорте.

— Ну, дед, это ты подзагнул, — рассмеялся Антон, останавливаясь и рассматривая творение кораблестроительного гения русского народа.

— Закурить-то найдется? — выпрямился старик, откладывая дубовую киянку и долото.

— Не курю, дед.

— Миха! — вдруг не по-стариковски звонко крикнул рыбак. — За смертью посылать, нет?

Как по команде на берег выкатился малец в грязной футболке и грязных от ила и песка штанах. Было ему лет шесть — настоящее порождение большой реки. Или олицетворение. Босоногий, местами загорелый, а местами облезлый до красноты, с облупившимся веснушчатым носом, с всклоченными светлыми волосами. Юный волжанин во всей первозданной красе.

Пацаненок два раза упал на песок, причем второй раз возле самой лодки, выронив пачку сигарет и коробок спичек.

— Эк, ноги тебя не держат! — с укором покачал головой дед. — Спокойно нельзя ходить, самотычка ты шутова!

— Сам велел быстро, — отряхивая колени и слюнявя ссадину на лодыжке, проворчал пацаненок. — Чай, без курева не помер бы. Вон у дядьки стрельнул бы.

Такое глубокомыслие и взрослые не по годам выражения Антона рассмешили. Пацан хмуро глянул на незнакомого дядьку и засеменил куда-то в сторону вдоль берега. Кажется, он быстро забыл про деда и чужака, подобрав какую-то палку и начав ею размахивать.

— От сорванец, — умиленно глядя вслед мальчишке, сказал дед. — Все б ему бегать. Весь в занозах и болячках, а ничего его не берет. Сядай, гость дорогой, покурим. — Доставая из пачки «Примы» сигарету, дед уселся на днище лодки и похлопал рядом с собой по дереву.

— Я же не курю, — напомнил Антон.

— А и то хорошо, — с задором согласился дед и нагнулся, выхватив из-за лодки чистую спецовку. — А я вот с самой войны смолю. Черт ее знает! Раньше от нервов помогало, а теперь по привычке.

Антон с удивлением увидел, когда старик наклонялся, что на спине у него длинный глубокий шрам. Он сел на спецовку, которую старик бросил на днище лодки, и еще раз осмотрел рыбака с ног до головы. Выглядел тот лет на семьдесят или на восемьдесят. Неужели воевал?

— А вы что, воевали?

— А как же! — весело отозвался рыбак. — Цельных три месяца. И то потому, что счастливчик.

— Это как так? Счастливчики, по-моему, те, кто всю войну прошел и жив остался. Нет?