Черный цветок

Иногда и этого бывало достаточно. А если все же не хватало, Огнезар внимательно следил за лицом арестанта и подмечал, что пугает того сильней всего.

Этот не испугался. Вряд ли он так хорошо владел своим лицом - пока ему это не удавалось, - и Огнезар рассудил, что у парня просто слабо развито воображение. Что ж, чем хуже он себе это представляет, тем сильней будет его удивление. Возможно, одного дня будет достаточно.

Огнезар хотел сыграть именно на удивлении, на срыве маски подросткового равнодушия. Внутренний мир подростка отличается и от детского, и от зрелого, но ближе стоит именно к детскому. С одной стороны, отсутствие жизненного опыта порождает отсутствие страха смерти - ребенок не понимает, что такое смерть, он не представляет себя вне жизни и жизнь вне себя. С другой - его представления о бытии окружены некоторым романтическим ореолом. И эти два фактора очень сильно мешают, если допрашивать приходится подростка. Но при этом, сталкиваясь с реальностью, они не умеют справляться с трудностями самостоятельно и подсознательно ждут помощи от тех, кто старше и сильней. Они уверены, что их пожалеют и простят. Взрослая жизнь для них - увлекательная игра. Им кажется, что достаточно сказать: я больше не играю, - и все закончится. Огнезар хотел увидеть, что будет, когда закончится увлекательная игра во взрослую жизнь и перед ним окажется ребенок, который больше играть не хочет.

Он остановился на клиньях под ногти - болезненная, но не опасная для здоровья вещь. И не ошибся. Жмуренок, изображая бесстрашие, позволил прижать свои руки к столу, только презрительно щурил глаза, собираясь гордо молчать, - Огнезар видел его в эти минуты насквозь.

Кричать он начал почти сразу. И удивление, на которое надеялся Огнезар, превзошло его ожидания. Мальчишка испугался, он не ожидал ничего подобного, он звал маму, он был похож на щенка, которому прищемили лапу. Из ощетинившегося подростка он превратился в несчастного ребенка за несколько минут. Сначала у него из глаз градом катились слезы, а потом к ним добавились судорожные рыдания. Огнезар не сомневался, что победил. Он остановил ката и дождался, когда парень перестанет задыхаться от слез.

- Ну что? - спросил он понимающе и доверительно. - Я думаю, уже достаточно? Скажи мне, где ты спрятал медальон, и пойдешь домой, к отцу.

Тот всхлипнул громким тройным вздохом, и из глаз его снова побежали слезы. Парень молчал долго, словно раздумывал, дрожал всем телом, а потом покачал головой, сжался и зажмурился.

Глава III. Балуй. Страшно

Есеня сидел, забившись в угол камеры, на соломе, и смотрел на руки, которые он подтянул к груди и поставил запястьями на колени. Слезы капали на рубашку, а он никак не мог понять: как это получилось? Как вообще такое бывает? И бывает ли? Ему было так больно, что он не мог не плакать. Ему было страшно, и он дрожал. Он чувствовал себя запредельно несчастным, обиженным, обманутым, незаслуженно наказанным, и наказанным чересчур жестоко. Он не хотел думать, что это только начало, от таких мыслей у него сжимался желудок и судорога пробегала по спине.

Он был противен сам себе, он посмеялся бы над собой вчерашним - самоуверенным болваном, бесстрашие которого не имело под собой ничего, кроме наивности. Он не слушал Полоза, он, вместо того чтобы быстро забрать нож и уйти, остался дома - потому что хотел похвастаться! И теперь ему придется - хочет он того или нет - придется молчать! Потому что иначе ему останется только умереть. Он не может предать чужие надежды. Полоз доверил ему нести медальон, а ему хватило ума притащить его в лапы Огнезара! Хорошо хоть он догадался его спрятать. И теперь… Слезы капали из глаз, и больше всего хотелось закричать: «Помогите».

«Я виноват, простите меня, я больше никогда так не буду, только помогите! Заберите меня отсюда!»

Есеня едва не вскрикнул, когда снаружи заскрипел замок. Нет! Нет, пожалуйста, нет! Только не сейчас! Еще рано! Он прижался к стене тесней, зажмурился и выставил вперед руки.

- Не бойся, - тихо сказал ему тюремщик и подошел поближе, - я поесть принес.

Есеня со стоном опустил руки на колени. Ну что ж он так испугался-то? Как маленький… Он же никогда ничего не боялся…

- Я не хочу, - тихо сказал он.

- А я тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет, - тюремщик присел рядом и поставил миску на пол. - Больно?

- Ага.

- Ты, главное, не бойся. Когда боишься, во много раз хуже выходит.

Легко сказать! Не бойся! А как не бояться, если страшно? Так страшно, что даже тошнит. Есеня зябко повел плечами.

- Ты злись. На себя, на них, на меня. Когда злишься - все по-другому. Давай-ка поедим. Похлебка не ахти, конечно, но лучше, чем ничего.

- Да не хочу я! - всхлипнул Есеня.

- А ты через «не хочу», - тюремщик взял миску в руки, зачерпнул оттуда мутной жидкости, в которой плавала капуста, и поднес ложку Есене ко рту. - Давай, открывай рот. Чтоб злиться, сила нужна. А то превратишься через три дня в слизняка дрожащего.