«Я ждала этого с самого рождения. – Сирена неторопливо плыла и вспомнила детство: маленький противный заморыш, чья морская душа была заключена в получеловеческое тело. – Я ненавидела собственную оболочку и мечтала перевоплотиться. Отец разделывал тритонов, утешал меня, пока я сидела в бассейне с темной водой. Он протягивал окровавленную руку с прилипшей чешуей, на ладони белела жемчужина. Я долго ее не глотала, перекатывала во рту как лакомство, пока отец перебирал в сундуке старинные фолианты. Его пальцы листали потрепанные полуистлевшие страницы. Тогда я впервые услышала истории о народе Умбры, короле Потидэе и легенду о Нафаивеле».
Сейчас она представляла себя тем самым гигантом, из чьих костей воздвигли защитную стену. Но вместо морских жителей коралловой столицы мутант оберегала отца.
Сомбра казалась ей беззаботным местом, скрывающим в своих водах невероятный мир.
Прячась в узких каменных проходах и щелях подводных пещер, Сирена издалека наблюдала за дивными морскими созданиями, с восхищением любуясь их мощными телами. Эта близость дарила ей ощущение единения со стихией.
Мутанта не пугали ужасающие безглазые рыбы с острыми клыками, синеватые огоньки, мерцающие из-под приоткрытых век серпенсов, обманчиво приветливые волны аквапилов.
Широкая тень накрыла ее лицо, и Сирена забилась в расщелину, дрожа от восторга и тихо провожая взглядом неторопливо плывущего серпенса. Змей ощерил пасть и выпустил пузыри воздуха, сквозь которые мутант увидела силуэт двуногого существа. Прижавшись к стене, она зажмурилась. Отец запретил ей покидать грот, но Сирена в очередной раз выбралась из него, изучая подводную местность.
«Если тритоны увидят тебя, то немедленно уничтожат», – мутант повторила про себя слова отца, однако, когда она выглянула, серпенс уплыл. Оглядываясь по сторонам, Сирена покинула укрытие, но в грот так и не вернулась. Выбравшись на берег рядом с замком, она улеглась на живот и, зачерпнув черный песок, стала тихонько напевать:
«Здесь меня никто не тронет…»
Держась за плавник серпенса, Эфир обернулся к уплывающей Сирене и вытянул из ушей губки. Змей плавно двигался вперед, обогнув и темную бездну, и кладбище затонувших кораблей. Из глубины течение приносило ледяную воду с привкусом подгнивших водорослей.
Тритон не спешил в Умбру, ему было жизненно необходимо оказаться во дворце после целителя. Еще в гроте Эфир понял, как использовать нападение на королеву и, возможно, достичь того, о чем так долго мечтал Эреб.
«Видишь, отец, даже после твоей смерти я думаю, как вернуть былую славу нашей семье».
Серпенс взмахнул плавниками и пронесся над розовыми полями штейнов. Из щелей, растревоженные течением, показались цианеи.
На их щупальцах замерцали отблески электричества. Парочка особей запустила несколько разрядов в брюхо серпенса, змей довольно заурчал. Увидев, что серпенс не собирается к ним приближаться, цианеи сжались и скрылись в норах.
На лугу посидоний змей опустился брюхом на морские травы. Эфир отделился от него и взметнулся вверх. Чудовище свернулось кольцом, крутясь на месте и сминая боками сочные водоросли.
Оставшийся путь до дворца тритону предстояло проплыть в одиночестве. Впереди его ждали горячие воды Алого леса.
Слух резанул доносящийся с берега напев.
Нокте ворочалась в постели, то просыпаясь, то забываясь тревожным полусном. Ее бросало в жар, и ночная рубашка липла к телу.
«Я словно заживо варюсь в котле…»
Подушка колола затылок, простыня сбилась, не выпуская принцессу из удушливых объятий. Нокте ухватилась здоровой рукой за край кровати и, подтянувшись, села. Волосы прилипли к обнаженным плечам и шее. Она не могла свободно дышать. Грудь сдавливало незримым корсетом. Жадными глотками опустошив кувшин с водой, Нокте приблизилась к окну. Даже освежающий порыв воздуха не принес облегчения. Песня, долетавшая с берега, давила на виски, заставляя морщиться от острой боли в ушах. Принцессу повело в сторону, и она наткнулась на дровницу. Кочерга будто сама ткнулась в руку, обдав ладонь холодом.
Реальность слилась с миром грез. Нокте ощущала себя как в тумане, с трудом продираясь сквозь густую пелену. Боль в ногах отрезвляла, позволяя краем глаза замечать силуэты колонн, стены, узкие проемы окон с полуразбитыми витражами. Черный утес превратился в кошмар наяву. С потолков ниспадала завеса паутины, в темных углах мелькали красные крысиные глазки, слышались скрежет и писк. Обострившийся слух воспринимал малейшие звуки. Нокте с трудом удерживала отяжелевшую голову, силясь не закрывать глаза. Ей казалось, что она по-прежнему лежит в жаркой постели и не может подняться – только изможденный дух скользит по замку. Что-то тяжелое оттягивало руку.
Остро запахло вином и тленом. Ароматы окружили ее, впитываясь в воспаленное тело, нагло проникая в приоткрытый рот и трепещущие ноздри. Девушка согнулась пополам. Ее вырвало, как ей показалось, морской водой вперемешку с прогнившими водорослями, чьи колючки раздирали горло.