Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Мы ушли далеко в степь, дальше, намного дальше, чем обычно, но никого, кроме мелкого зверья, разбегавшегося при нашем появлении кто куда, и ничего, кроме перистых облаков над головами, не видели.

У маленького озерца, покрытого ранним утром тонким слоем льда, мы нашли первые волчьи следы. По расстоянию между широкими лапами сразу можно было догадаться, какой это крупный зверь; чуть в стороне лежали обглоданные кости.

Мы спешились и дальше пошли пешком. У невысокого холма присели и сняли с орлов маленькие наглазники, украшенные серебряными коронами, чтобы их глаза увидели то, чего не видели наши.

Когда поднявшийся ветер прогнал с неба облака, солнце позолотило степь. Вот она у нас перед глазами и под ногами, таинственная и необозримая. Там, где она смыкалась с небом, она не кончалась, а казалось, снова начиналась.

Сколько времени мы просидели молча, не скажу, но все мы встрепенулись, когда орлы напружинили крылья, защелкали клювами и, застыв, уставились в одну точку.

Мы отпустили их.

Сначала они спрыгнули на землю, забили могучими крыльями по хрупкой льдистой траве, а потом взмыли ввысь и улетели в сторону долины и в сторону степи, а три их тени беззвучно скользили внизу.

Мы вскочили в седла и помчались за орлами мимо озерца, на котором ночной ледяной покров успел уже растаять. Орлы сближались с волками. И вот они набросились на воющих зверей. В поднявшемся и завертевшемся столбе пыли плавали орлиные перья.

Мы спешились совсем рядом, мгновенно надели на орлов кожаные наглазники и поддели под их горбатые клювы по куску сушеного мяса, а потом задушили подыхавших волков, старого и молодого, содрали с них шкуры, трупы же оставили лежать как приманку.

К полудню у нас было уже семь шкур. Это было куда больше, чем обычно, но так как мы забрались очень далеко в глубь степи, мы на богатую добычу и рассчитывали.

Только мы собрались повернуть лошадей, чтобы вернуться в орду до захода солнца, как в теснину въехало четыре всадника в остроконечных войлочных шапках, как и у нас, и в таких же длинных и пестрых, как у нас, халатах. У них были при себе луки и полные стрел колчаны.

Они остановились в двадцати шагах от нас. Крупы их лошадей лоснились от пота.

Сидевший на белой лошади всадник крикнул:

— Что вы здесь делаете?

— Разве ты не видишь наших орлов и волчьи шкуры? — ответил Темучин.

— Значит, эта теснина и степь за ней принадлежат вашей орде?

— Так оно и есть!

— А кому принадлежит орда?

— Темучину.

— А где же сам Темучин?

— В шатре своей супруги.

Они пошептались, рассмеялись, и всадник на белой лошади спросил:

— Он женился?

— Мог бы он иначе находиться у своей жены?

— Далеко отсюда до его орды?

— Ты становишься невежливым, незнакомец! — сказал Темучин, — Вы задаете вопрос за вопросом, будто находитесь в своей орде и имеете право допрашивать нас! Но это вы находитесь на нашей земле, и, значит, мы имеем право узнать, кто вы и зачем вы здесь.

— Может быть, ты прав, — равнодушно ответил тот. — Но наш вождь послал нас задавать вопросы, а не отвечать на них. Приказано — сделано!

— В таком случае вашему вождю должно быть известно, что мы не примем вас как гостей. А с разведчиками мы поступаем так же, как с ними поступаете вы и как того требует закон степи.

— Нас четверо!

— Вы хотите сказать, что нас только трое? Я не слепой, незнакомец!

— Итак?..

— Не шевелись! Не отрывай рук от уздечки и не отводи глаз от меня. А если попытаешься, я уроню орла с кулака, и не успеет он еще коснуться лапами травы, как вам в спины вонзятся четыре стрелы!

— Вы хотите обмануть нас! — сказал всадник на белой лошади. — Когда мы въехали в теснину, мы никого, кроме вас, не видели.

— Если вы такие бесстрашные, что ж — оглянитесь! Правдивость моих слов сбросит вас с лошадей!

Они начали совещаться. Сидя в седлах прямо и неподвижно, они не отрывали рук от уздечек и не сводили с нас глаз. Только их лошади встряхивали гривами, прогоняя назойливых мух, залезавших в рот и в ноздри. Они долго совещались, эти незнакомцы. Сначала переговаривались совсем тихо, потом подняли голос, а под конец перешли на крик. Их старший требовал, чтобы кто–то один оглянулся, но никто из троих не осмеливался.

Мы пытались угадать по выражению их лиц, что у них на уме: тот перевес, который принесла нам уловка Темучина, мог в любую секунду растаять. Если кто–то из них все–таки оглянется, мы должны успеть натянуть тетиву и спустить стрелы прежде, чем эти разведчики набросятся на нас.

А они продолжали спорить. Чем дольше они спорили, тем больше становилась опасность, что мы не успеем их упредить.

— Оказывается, не такие уж вы бесстрашные, как хотите показаться, — подстегнул их Темучин, решивший, что будет лучше, если один из них все–таки оглянется.

Они молчали. Молчали и не оглядывались.

Темучин приказал им бросить луки, стрелы и сабли в траву.

И они покорно побросали свои сабли, луки и стрелы в траву.

Темучин приказал им приблизиться к нам на расстояние в десять шагов и спешиться.