Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Какое–то время мы еще стояли перед ней в явном смущении и нерешительности. Что передать Темучину о ее молчании? Эта мысль устрашила нас обоих. Прежде чем она отпустит нас, должно что–то произойти! И тут Мухули принялся расцвечивать и приукрашивать слова хана. Я диву давался, как ловко ему удавалось превращать слова хана в цветы. Он говорил очень долго, и Темучин наверняка тоже удивился бы, что его слова могут обрести такой волшебный смысл.

Борта слабо улыбнулась и проговорила:

— Выходит, она не просто его возлюбленная, как это положено пленным княжнам и дочерям нойонов?

— Нет, — ответил Мухули. — Чтобы взять под свою руку народы, живущие далеко от нас, он сделал Хулан своей женой [7].

Чтобы взять под свою руку народы, живущие далеко? Это была неправда, и я был рад, что не я обязан был сказать это вслух.

Борта посмотрела в глаза нам обоим и проговорила:

— Передайте хану: моя воля и воля народа подчиняются власти нашего владыки. С кем хан желает подружиться или принять под свою руку — в его воле. В камышах водится много уток и лебедей, и моему повелителю лучше знать, сколько стрел выпустить, прежде чем сомлеют его пальцы. Но говорят еще, что ни одна необъезженная лошадь не хочет ходить под седлом, как ни одна первая жена не захочет, чтобы взяли вторую! Слишком много — это плохо. Но может быть, слишком мало — тоже нехорошо? Пусть мой повелитель вместе с новой женщиной привезет и новый шатер для нее.

Борта встала и подошла к Мухули.

— Ты дал себе большой труд прогнать из моего шатра смрадный дым. Но что могут красивые слова?

— Княгиня, мой хан…

Но она уже вышла из шатра. И только синий полог слегка подрагивал.

Глава 13 СВАДЕБНАЯ ВОЙНА

Зимами военные походы обычно «замерзали». Лишь изредка мы посылали в застывшую от холода степь или скованную ледяной коркой пустыню стрелогонцов. Ни купцы не появлялись, ни вражеские разведчики не показывались. Но воины своих набегов не прекращали, будто отказывались поверить, что хотя бы зимой в степи может ненадолго наступить замирение.

Во время последнего похода я встретил мальчишку, заплаканного паренька, который бродил среди пленных и искал отца или мать. Я поднял его на коня, чтобы он мог лучше видеть. Но сколько бы искаженных лиц ни обращали на нас свои взгляды, родителей своих он не нашел. Его, маленького, вцепившегося руками в гриву моего гнедого, сотрясали рыдания. Среди живых он отца и матери так и не нашел, а мертвых я решил ему не показывать. Посадив его в седло впереди себя, я повез его в нашу орду. Он ни разу не оглянулся, а когда я спросил, как его зовут, не ответил. Три дня он проплакал в моей юрте, не принимая пищи. Но это было уже давно, а сейчас, зимой, он сидел вместе с нами перед очагом и привык уже откликаться на имя, которое дала ему Золотой Цветок: Тенгери — Небо. И мы вместе с ней радовались, что мальчишка перестал горевать и научился опять улыбаться.

Однажды вечером жена сказала мне:

— Теперь мне не будет так одиноко, когда ты опять уйдешь на ханскую службу.

А я ответил ей:

— Зима у нас долгая, Золотой Цветок, и она нравится мне, потому что я могу оставаться рядом с тобой.

— Это правда, зима у нас долгая, — повторила она, — и я люблю ее за то, что ты зимами всегда рядом со мной, но неужели мне навек суждено опасаться прихода весны и лета, пугаться при виде распускающихся цветов, грустить, когда прилетают поющие птицы, и плакать, когда кузнец отбивает затупившиеся мечи и отощавшие за зиму лошади опять начинают лосниться?

Я ответил, что в этом году нам предстоит всего один поход — так решил хан.

— Думаешь, страх оставит меня, а лето обрадует только потому, что это якобы ваш последний поход?

Я постарался утешить ее, объясняя слова Темучина: когда он создаст свою империю, в степи воцарится порядок, все племена сольются в один народ, который будет жить в дружбе под крышей Вечного Синего Неба.

— Я служу моему хану, Золотой Цветок, во имя достижения этой цели, а потом всегда будет лето, лето и весна, и тебе не придется грустить при возвращении перелетных птиц и пугаться при виде распускающихся цветов.

Вот о чем мы говорили с ней однажды зимним вечером.

Тенгери спал.

Когда мы прилегли к нему, я сам размечтался о таком счастливом лете, о каком рассказал Золотому Цветку. Как оно далеко сейчас, но как близко в мечтах! Трава поднялась во весь рост, мерцает синяя поверхность реки, над головами — чайки и цапли. Мальчик сидит на берегу рядом со мной, а на ветке покачиваются пойманные нами серебристые рыбешки. На другом берегу в камыше неслышно для нас снуют антилопы. Вскрикнула сойка, и тут же ей откликнулась другая. Тишина.

Но вот зашевелился и раздвинулся камыш, чьи–то легкие шаги — и появляется Золотой Цветок с наполненными водой кувшинами…

До моего слуха донесся тоскливый волчий вой.

Я уставился на языки пламени в очаге.