Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

— Тебя правда угощали настоящим ханским вином? — спросила Герел.

— Да, у военачальников, стоявших рядом с Джучи, его было сколько угодно.

Когда Ошаб заметил, что, по слухам, это вино на вкус получше кобыльего молока и веселит быстрее, Тенгери поправил его:

— С виду оно похоже на воду Онона, но не такое вкусное.

Герел и Ошаб рассмеялись, а Герел потом сказала:

— Не говори чепухи! Это все потому, что мы к вину не привыкли. Все равно как к тем сладостям, что нам привозят китайские купцы. Когда я первый раз положила в рот сладкий кусочек, я его чуть сразу же не выплюнула, таким противным он мне показался. А теперь? Запросто могу съесть целый мешочек!

Вдруг в юрту просунулась голова кузнеца:

— Я видел, юноша, как ты вернулся на лошади благороднейших кровей…

— Присаживайся к нам, кузнец!

— С радостью, с радостью, Ошаб. Юноша рассказывает о своей поездке к властителю?

Тенгери кивнул и подумал: «Это страх привел его ко мне».

— Ты сегодня выковал больше наконечников, чем вчера?

— Намного, намного больше, — ответил кузнец и задышал так же часто, как его мехи. — Властитель случайно не спрашивал обо мне?

— Да, — солгал Тенгери. — Он так, между делом, полюбопытствовал, как ты живешь, и я сказал, что ты очень много работаешь, стараешься.

— Большое спасибо. Пусть боги будут благосклонны к тебе.

— Ты, никак, уже собрался уходить? — спросила Герел.

— Жена ждет меня, пойду поскорее обрадую ее. — И он на четвереньках выполз из юрты.

Сквозь приоткрытый полог на оставшихся упал косой луч луны, отчего они сделались мертвенно–бледными.

«Отнять страх у человека так же легко, как и внушить его», — подумал Тенгери. Некоторое время спустя он тоже вышел из юрты. Вечер был холодный, и на траву уже пала роса. Кутаясь в меховые шубы, пастухи сидели у костров рядом с отарами. Впервые за долгие годы Тенгери спал этой ночью не в степи.

Из тени навстречу ему вышел человек в островерхой войлочной шапке и сказал:

— Не пугайся! Я знал, что ты будешь проходить здесь, и ждал тебя!

— A-а, это ты, кузнец!

— Да! Мне было совестно переспрашивать тебя там, в юрте. Не то они подумали бы, чего доброго, будто я тебе не доверяю. Ты правда рассказал хану, какой я усердный работник?

— Правда!

— Я-то подумал… человек ты молодой, почему бы тебе и не подшутить над стариком?

— Нет, все так и было.

— Ну, тогда хорошо!

Старик снова исчез, а Тенгери подумал: «Моя ложь ему не во вред, ничего, кроме спокойствия и счастья, она ему не принесет. Ему никогда не узнать, что я обманул его. Кузнецов в главном лагере прорва, не упомнит же хан каждого из них!»

Глава 2 СЫН НЕБА

Часах в десяти езды верхом от главного лагеря, на восточном берегу Онона, возвышается почти отвесная каменная стена. Здесь, у реки, крутая излучина, а дальше она спокойно катит свои воды по степи. Там, где она ближе всего к синему небу, у неприступных вершин кружат орлы, которые потом камнем падают вниз, в ущелья.

Чингисхану вспомнилась эта каменная стена, когда гонцы доложили ему, что на пути в главный лагерь находится важное посольство из империи Хин. Он велел плотникам сбивать длинные штурмовые лестницы и, когда ему доложили, что они готовы, распорядился день за днем посылать к реке новые тысячи воинов. Утром они уходили в ту сторону, поздним вечером возвращались.

Вскоре Тенгери, возвысившийся из простых пастухов в воина, тоже оказался у Онона. Он не радовался этому и не досадовал, ему просто было любопытно, как–то теперь повернется его жизнь.

Кое–кто поддразнивал его из–за дорогой лошади:

— Он такой же воин, как мы, а одна его лошадь стоит дороже всех наших девяти, вместе взятых.

Однако десятник по имени Бат, строго следивший за тем, чтобы в десятке никаких распрей не возникало, примирительно говорил:

— Он служил хану и получил от него награду, и служил настолько хорошо, что вознагражден был щедро. Кто вам мешает последовать его примеру? — Подойдя поближе к Тенгери, он озадаченно спросил его: — Да, между прочим, а зовут–то тебя как?

— Тенгери!

— Тенгери! — повторил Бат, — Что–то мне твое лицо знакомо. Погоди, сейчас старина Бат вспомнит! — пробормотал он. — А лошадь тебе действительно подарил сам хан?

— Ну, конечно, Бат!

— Ладно, ладно уж! Если лошадь тебе подарил сам хан, ты не тот, о ком я подумал, потому что ему лошади никто не подарил бы.

— У меня редкое имя, Бат!

— Почему я его и запомнил.

— Запомнил? И что же?

— Да нет, ничего, — И десятник посмотрел почему–то в сторону. — Мало ли что вспоминается ни с того ни с сего…