Черный ворон

Вопрос об их новом жилище решился неожиданно быстро и легко. После смерти старухи Николай с Настасьей долго пытались обменять свою малогабаритку и освободившуюся комнату на жилье поприличней, но желающих не находилось – уж больно страшна была комната, да и коммуналка, в которой она располагалась, привлечь никого не могла – газовые плитки прямо в узком коридоре, один туалет с умывальником на этаж, то есть на четыре квартиры, то есть на двадцать одну комнату. Потом, когда нашелся наконец вариант – некая мать так страстно мечтала отделить сына-наркомана, что соглашалась на все, тем более что старухина каморка предназначалась сыну, – выяснилось, что обмен разрешен быть не может. Старухин дом предназначался к расселению в текущей пятилетке. Супруги решили, что так даже лучше – образуется отдельная жилплощадь, которую тем удачнее можно будет пустить на обмен. Пока что в ожидании желанных перемен они стали сдавать комнату временным жильцам.

Ничего хорошего из этого не вышло. Клиенты воротили нос, пытались сбить цену, соглашались же совсем неприхотливые – либо пьяницы, либо какие-то темные личности. Плату за комнату приходилось добывать с боем. Пошли скандалы. Соседи написали жалобу в домоуправление. Комнату заперли на ключ, предварительно стащив в нее всякий хлам, который держать было тошно, а выбрасывать жалко – вот достроят дачу, тогда там пригодится, может быть.

И тут появилась Таня. Настасья для виду покобенилась, запросила тридцать рублей и плату за два месяца вперед, а потом кусала себе локти, что не заломила все сорок – Таня согласилась без торговли.

Выходные ушли на расчистку. Приехал Николай, часть хлама увез с собой, остальное без жалости выгребли на помойку. Остался обшарпанный шкаф, шаткий стол и колченогий стул, коврик с барышней, балконом и кабальеро, табуретка, продавленный диван и тошнотворно-блевотный запах, слишком памятный Тане и не выветрившийся за все эти годы. Отправив Ванечку к родителям за вещами, Таня настежь распахнула окно, впуская свежий морозный воздух, нагрела в баке воды и взялась за тряпку.

II

Иван вернулся заполночь с большим новым чемоданом, набитым его одежкой, постельным бельем, кое-какой посудой и десятком книг. Он так пылко обнял Таню, так жарко целовал ее, что Таня поняла: еще чуть-чуть, и ее муж остался бы у родителей навсегда. Но он вернулся, и она ни о чем не стала спрашивать. Только невесело усмехнулась про себя, помогая разбирать чемодан: вроде как его приданое. А что принесла в семью она? Только саму себя. Ни много, ни мало, а в самый раз.

Таня поняла правильно. Благоухающей ванной, вкуснейшим ужином, любимой музыкой и вкрадчивой беседой Марина Александровна сломила волю сына. Он разомлел, переоделся в пижаму, почистил зубы и возлег на любимую тахту под любимым бра с томиком Лескова, даже как-то и позабыв, что его ждет Таня. Он начал уже позевывать над "Соборянами", и тут в его комнату вошел отец с тем самым чемоданом.

– Т-с, – сказал он, присев на краешек тахты, – мать не разбуди. Вот, я тут собрал кое-что. Одевайся тихонечко и иди.

– Куда? – не понял Ванечка.

– Как это куда? К жене. – Отец грустно вздохнул. – Будь хоть ты мужиком, в конце концов.

Уже в прихожей он вынес Ванечке три новеньких четвертных.

– На обзаведение... Ты хоть позванивай, что да как...

Таня возвратилась с работы, выгрузила купленные по дороге продукты, хлеб и конфеты положила на блюдо и прикрыла салфеткой, а масло и колбасу засунула между рамами – своего рода холодильник. Иван еще не пришел. Она вышла в кухню-коридор, поставила на плиту ковшик с водой, шепотом выбранив себя, что опять забыла купить чайник. Когда вода вскипела, она унесла ковш в комнату, заварила чай и, облизав губы, потянулась к блюду за карамелькой.

И тут в дверь постучали – странно постучали, будто бы льстиво и как-то удивленно.

– Да, – сказала Таня.

В дверь просунулась голова Марьи Никифоровны, одной из трех квартирных старух.

– Танечка, – округлив глаза, зашептала старуха, – тут к вам... пришли.

Таня встала и выглянула в коридор. Глазам ее предстала немая сцена, напомнившая ей финал гоголевского "Ревизора". Жильцы – милиционер-лимитчик Шмонов с женой и сыном, все три старухи, вечно пьяный грузчик из гастронома по имени Костя Циолковский, его помятая сожительница, дворник Абдулла – высыпали в коридор и застыли по стойке "смирно", вжимаясь в стенку. По обе стороны входной двери замерли два крепкоскулых молодых человека в одинаковых строгих костюмах, а посередине, в дверном проеме, стоял невысокий, крепкий, холеный пожилой мужчина с властным и гипнотическим взглядом удава. В руках у него был добротный кожаный портфель. Таня сразу поняла, что это начальник, причем не просто начальник, а высокий начальник, из тех, с которыми большинству простых людей за всю жизнь не выпадает общаться.

Он быстро пробежался глазами по всем лицам и остановил взгляд на Тане.

– Что ж в хоромы не приглашаешь, хозяюшка? – спросил он. И улыбнулся. Улыбка цепенила еще сильнее взгляда.

Таня тряхнула головой, сбрасывая морок, и сказала:

– Проходите, пожалуйста.