Черный ворон

– Там принимают правительственные и другие важные делегации, которые приезжают к нам в город... Я уже говорил тебе, что все про тебя знаю. Знаю, что ты толковая, честная, работы не боишься, не распустеха, речь у тебя культурная, двигаешься красиво. Про внешние данные не говорю – пока еще не слепой, сам вижу. Так вот, таких, как ты, не так уж много, и они очень нужны для работы в резиденциях.

– Что там нужно делать?

– Для начала – пылесосить ковры, стелить постели, подавать гостям кофе...

– Горшки выносить? Подтирать за ними?

– Это вряд ли. К тому же тебе ведь и такая работа не в новинку. Правда, мягко выражаясь, на другом уровне. Если не ошибаюсь, в той самой комнате, где мы сейчас сидим...

– Спасибо. Мне это неинтересно.

– Погоди отказываться. Это будет только начало. Как бы испытательный срок. Присмотришься, подучишься, а главное – к тебе присмотрятся. И предложат более интересную, ответственную работу.

– А именно?

– Возможности самые широкие. Можешь, например, годика через три оказаться в каком-нибудь нашем представительстве, скажем, в Париже.

"Странный человек. То в бараний рог, а то – в Париж. Чего ему все-таки надо?"

– Работа чистая, культурная. С серьезными надбавками, так сказать, за вредность. Оклад горничной – восемьдесят пять рублей.

Таня невольно усмехнулась.

– Погоди смеяться и слушай дальше. Каждый штатный работник резиденции получает два оклада, ежемесячную премию в сто процентов оклада, квартальную премию в триста процентов, пособие на дополнительное питание, соцстрах и транспортные. Так что даже по самому минимуму получается без малого пять сотен в месяц. Интересно?

– Интересно. Это за кофе в постель? У нас на стройке ребята, чтобы двести наколотить...

Чернов нахмурился и прервал Таню:

– А вот это не твоего ума дело. У нас даром никому денег не платят... В общем, если согласна, я уполномочен подписать с тобой трудовое соглашение и выплатить тебе подъемные в размере четырехсот пятидесяти рублей.

Он залез в портфель и вынул оттуда прозрачную папку с бумагами и нераспечатанную пачку пятерок.

"Новенькие, – подумала Таня и с трудом отвела от синей пачки взгляд. – У нас даром никому денег не платят".

– А как же быть с пропиской? – спросила она, намеренно меняя тему разговора. – Ведь если я соглашусь, мне придется уволиться из треста. Что же тогда – в Хмелицы по этапу?

– Молодец, – сказал Чернов. – Правильно ставишь вопрос. И ответ на него у меня уже есть... Ты, наверное, слышала, что есть в нашей стране такие паразиты, отщепенцы, как правило, определенной национальности, которые не умеют ценить того, что дала им Родина, и бегут отсюда, как... – Он хотел сказать: "как крысы с корабля", но вовремя остановился. Тогда получилось бы, что корабль этот тонет, – как последние сволочи. После них остаются квартиры, удобные, в хороших местах – хозяева себя никогда не обижали... Есть, например, одна в деленном особнячке на Фонтанке. По ордеру однокомнатная, но комната эта – бальный зал. Сорок четыре метра. Камин, витражи, потолки пять метров с лепниной. Как устроишься к нам в резиденцию, начнем оформлять эту квартирку на тебя, если, конечно, глянется тебе такое жилье... Вот, кстати, и смотровой ордер. Осталось только дату вписать.

Он извлек из папки две бумажки и протянул Тане. Одна была красиво отпечатанным бланком трудового соглашения, вторая – ордером, заполненным и с печатью. Таня стала читать ордер.

– Постойте-ка, – сказала она, – здесь ошибка. Написано "Приблудова Татьяна Валентиновна". А ведь я уже Ларина.

– Ошибки нет, – сухо сказал Чернов. – Тут вот какое дело: резиденция, в которую ты поступаешь на работу, находится на балансе областного комитета партии, а мать Ивана, Марина Александровна, работает там, так же, как и я. И получается, что мы берем на работу невестку нашего же работника. А мы обязаны не только всячески искоренять семейственность и кумовство, но и находиться в авангарде борьбы с подобными негативными явлениями. Поэтому придется вам временно развестись – чисто фиктивно, разумеется... Ну, и во избежание всяких кривотолков насчет морального облика некоторое время пожить отдельно. А через годик, глядишь, если еще не остынете друг к другу, можно и обратно под венец... Вот у меня и заявление готово от твоего имени, только подписать осталось.

Таня окаменела. Чернов положил листок с заявлением прямо перед ее глазами. Она смотрела в бумагу, не видя ни буквы.

– Оформят за полчаса, – продолжал Чернов. – Видишь, адресовано не в суд, а в загс. Детей вы не нажили, не успели, имущества совместного тоже. Да и паспорт твой прежний пока еще цел. Так что подписывай – и начинай новую жизнь. А мне пора. Засиделся я тут с тобой.

Таня не шелохнулась. Чернов вздохнул, достал из портфеля черную авторучку с золотым пером, раскрыл и вложил в руку Тане.

– Ну, давай!

Таня медленно, как во сне, отложила ручку в сторону и столь же, медленно подняла глаза на Чернова. Щеки ее налились пунцовым румянцем.

– Так вот для чего вам все это понадобилось, – тихо проговорила она. – Как вы могли? Вы! Вы! Отец Павла!