Черный замок Ольшанский

О сустрэчы у джунглях i на моры…
Качка, шторм – гары яно агнём.
На Басфоры ж гэнай гары мора –
Ты меня не спр-рашивай о нем. [57]

– Антону Глебовичу Космичу привет, – вскочил он, когда я подошел.

– Привет и товарищу Геннадию, который отчества пока что не заслужил.

– Знакомьтесь, – обратился прохвост Генка к девчаткам, – приват-доцент Космич. А это Таня Салей, Тереза Гайдучик, Валентина Волот[58]. Наша толстуха.

«Волот» был самый худенький и малый и потому застеснялся больше всех; другие девушки тоже залились румянцем: как «узкие» специалисты они немного знали обо мне. Надо было их спасать.

– Ну и вы с ним познакомьтесь, девчата. Наш дуралей.

Девчата захихикали: хотя и грубостью, но напряжение было снято.

– А кто же у вас начальник?

– Ну а почему не я? – возмутился Генка.

– Таких шалопутов начальниками не назначают.

– Еще как часто, – скорчил жалостную рожу Генка. – Только тогда они сразу перестают быть шалопутами. А мне моего шалопутства жаль.

– Тебя, конечно, со студентами работать поставили. С такими же проходимцами, как ты.

– Мы пройде-ом… «Нас двадцать будет на раскопе, да тридцать школьников наймем, – он напевал. – Все городища всей Европы мы раскопаем… кетменем». – В частности, это городище раннего средневековья.

– Стася Речиц у нас начальник, – едва не шепотом сообщила «толстуха» Валя Волот, благодарная мне за помощь. – Она сейчас придет.

Речиц? Я, конечно, знал это имя по некоторым публикациям, но лично знаком не был. Ни когда она была студенткой, потому что как раз в то время отошел от преподавательской работы, ни в последние три года. По слухам, она была в аспирантуре в Ленинграде. А специалист, опять же по слухам, хороший.

– Вон… поднимается, – сказала светленькая курносенькая Таня Салей. – С кем же это она?

– Дед Мультан[59], – узнала Тереза, очень похожая на Таню, только темноволосая и малость построже с виду.

По давнишнему взъезду на городище (а я, дурак, перся склоном, едва не вспахивая носом землю) шли двое. Один лет семидесяти, но еще крепкий и узловатый, как коряга, когда-то, видимо, высокий, а теперь немного сгорбленный, так что руки свисали. А рядом с ним шла легкой походкой женщина в синем платье и таком же синем платочке на голове.

– День добрый, – сказал дед. – Мультан моя фамилия.

– Станислава Речиц.

– Антон Космич.

– Тот?

– Неловко, но выходит, что тот. А вы – та?

– Ну, если заметили где-то – та.

Теперь я мог рассмотреть их получше. У деда были синие, совсем не выцветшие глаза, седая копна волос, длинные седые усы при очень плохо бритой бороде, нос толстый, рот усмешливый и иронический.

И при этом медвежьем облике он еще и говорил то тенорком, то хрипловатым басом и все время сбивался со старческой солидности на какую-то суматошливость, словно никак не мог забыть, что в юности был шалопутом. Старался, и временами получалось, но до конца не мог.

Женщине, а может, девушке – впечатление было двойственное, – могло быть лет двадцать пять. На десять с гаком моложе меня. Когда я загибался в вагоне для скота на перегоне Барановичи – Слоним, она была еще совсем ребенком.

Тонкие руки с острыми локотками, но высокая, развитая грудь и ноги длинные, мускулистые. Видимо, много ходила.

Движения точные, красивые. Выражение лица и голос приятные, мягкие.

И – рыжая. Но это была не та бесцветная, апельсиновая рыжина, которая встречается чаще всего, а был этот цвет темного красного дерева, всегда отливающий глубинным золотом. И кожа чистая, без веснушек, молочно-белая, совсем без голубого оттенка, так свойственного рыжим. Никакой косметики, да она «в поле», под ветром и солнцем, и не нужна. И тем более удивляли естественно темные брови и ресницы в контрасте с большими глазами зелено-голубой глубины.

«Ну, довольно пялиться, Космич. Этот пирог не для тебя, да и не такая уже цаца стоит перед тобой. Бывали лучшие».

– Зайдите на минутку к нам. – Она указала на палатку.

– Куда уж мне? – забасил Мультан. – Я ее завалю.

В палатке было очень чисто и уютно. Четыре застланных топчана, четыре спальных мешка в изголовье, веточка можжевельника в вазочке, брезентовый пол посыпан молоденьким аиром.

– Что у вас – троица?

– У нас всегда троица.

Я почти сразу заметил у нее пристрастие к порядку, а потом, по мере знакомства, и слабость к добротным и красивым вещам. Причем – дешевым. Закажет, например, местному гончару доподлинную копию старинного кувшина, горшка, миски, облитых похожей глазурью. Просто, чтобы приятно стояли на столе.

– Ну, что у вас, Антон Глебович?

Я рассказал. Без подробностей, без истории расшифровки. Просто сказал, что должно быть под знаком корабля где-то под второй от угла башней подземелье. Она не удивилась – мало для чего какое-то там подземелье может быть нужно историку. Взяла щуп и сказала:

– Ну что же, пойдемте, посмотрим.