Черный замок Ольшанский

– Ну, вот тебе. А мы хотели предложить сбегать за пивом… А ты… Да, видать, ты работать начал.

– Э-э, – с досадой отмахнулся он. – Какая тут работа… Спрятал вот от жены сто рублей в книгу и забыл, в какую.

Хохотали мы тогда все, как гиены.

Ровно в восемь я осчастливил соседа своим визитом. И чувствовал бы себя совсем хорошо, если бы не увидел на тахте рядом со Щукой еще и лейтенанта Клепчу, которого по известной причине я не уважал и уважать не собирался. Терпеть не могу «неуклонности», «проницательности» и откровенного любования собой. Да и вообще он тупарь.

Хилинский, поставив на стол стаканы, розетки, вазочки с тремя сортами варенья и все такое прочее, разливал горячий, почти черный, с бордовым отливом чай.

– Послушай, может, ты вначале поешь чего. Есть цыпленок, можно подогреть. Оливки.

– Да нет. Сыт.

– Тогда пей чай. Рассказывай.

– Только слишком в психологию не лезь, – предупредил Щука. – Эта дама у нас редко ночует.

Я рассказал обо всем, что успел узнать. Боюсь, что болтал довольно долго и бессвязно, но они слушали внимательно.

– Кончил? – спросил наконец Щука. – Насчет тех, что расстреляны, – это интересно. Знали мы про расстрел, а про обстоятельства, которые ему сопутствовали, к сожалению, мало. О покарании смертью брата Высоцкого за подполье – тоже ничего не знаем. Только имя – Владак Высоцкий. А о том, кого поляки в тридцать девятом осудили на смерть, – ну, об этом также не намного больше знаем.

– Архив сгорел, – сказал Хилинский. – Но слухи, что убит был провокатор, – они были. Вот портрет того, Крыштофа.

– Немного похожи, – сказал я. – Вы не могли бы мне сделать копию?

– Бери, – сказал Щука. – Это и есть копия. Неважная. Но и фотография была плохая… А еще возьми вот… Едва отыскал.

Это было несколько газет, порыжевших от старости и потертых на сгибах. И сразу в глаза бросились слишком крупные заголовки (для полумещанского тогда Кладно это была, понятно, сенсация, взрыв бомбы). Заголовки кричали, обещая раскрытие преступления в вечерних или завтрашних номерах. Тех номеров, к сожалению, не было.

«Убийца пойман!»

«Двойник пойдет под суд!» (Это еще что? Какой, к черту, двойник?)

«Он убил осведомителя», – говорит помощник прокурора.

«Предположения или правда?»

«Читайте в следующем номере!»

Следующих номеров не было.

– Их и не могло быть, – понял Щука мой недоуменный взгляд. – Через две или три недели немцы состряпали провокацию на радиостанции Гляйвиц. Что это означало?

– Войну с Польшей.

– И не только. Это еще и бомбежка Кладно, и наш поход в Западную Белоруссию, и два, да нет, относительно Кладно – четыре огневых вала. Фронты. И город горел, и архив сгорел. Частично, может, забрали немцы. А остальное сожгли. Весь квартал вокруг архива сгорел.

– Откуда же тогда знают о казни Крыштофа?

– Две отклоненные апелляции о помиловании, – сказал Хилинский. – Говорят, больно уж жестоко убил, если даже и провокатора. Ну и потом в некоторых газетах и еженедельниках промелькнуло сообщение, что приговор исполнен. Не знаю уж, кто их на грани войны информировал. Я только помню заметки в журналах «Gazeta Polska», «Polska zbrojna» (ну, это санационные подтирки) да еще в «Czas’e»[116] (это консерваторы краковские). В газетах сколько ни искал – не нашел.

– А в более поздних?

– Их не было. Белорусская пресса в Западной только создавалась, и руки не доходили, чтобы о старом балабонить. О новом нужно было говорить. А всю польскую прессу оккупанты ликвидировали. Только потом стала появляться «godzinowa». А подпольная пресса, хотя и начала существовать уже в октябре 39-го, но и ей на историю с Крыштофом Высоцким было… Вот ты этим займись.

И тут впервые подал голос Клепча:

– Поработайте. Историко-революционное прошлое – интересная штука. И весьма полезная. Воспитывает людей. Молодежь… В духе, так сказать…

Щука поморщился:

– Черт вас знает, как вы любую мысль, даже самую правильную, одним своим казенным стилем способны испаскудить и опошлить.

Клепча покосился с явной враждебностью почему-то на меня, а не на Щуку. Я думаю, причиной тому был графический анализ, который доказал, что записка, вызвавшая Марьяна из дома навстречу смерти, была написана не мной, а тем самым и гипотеза Клепчи была подрублена под корень и шлепнулась в навоз. Щука незаметно подмигнул мне…

К счастью, Клепча скоро ушел. Мы некоторое время довольно-таки угнетенно молчали. Наконец, Щука сказал:

– Ты, Адам, текст одной офицерской аттестации знаешь? Доподлинный, провалиться мне в Австралию… Хочешь повеселю?

– Ну. Валяй.