Черный жемчуг

«Священник, я должна видеть священника», – пыталась сказать она и чувствовала, как движутся ее губы, но не знала, удалось ли ей издать хотя бы слабый звук. Она повторила, пытаясь говорить громче. Лица вокруг нее не изменились – казалось, ее не слышали. В поле зрения Аннунсиаты медленно вплыла Берч. Аннунсиата потянулась, чтобы взять ее за руку и привлечь внимание, но, к ее изумлению, она не могла шевельнуть рукой – рука не подчинялась ее приказу. Наверное, уже слишком поздно, я уже умерла. Она поймала взгляд Берч и посмотрела на нее так пристально, что горничная склонилась и спросила:

– Что вы хотите?

«Священника», – еле слышно прошептала Аннунсиата, и Берч понимающе кивнула, выпрямляясь. Аннунсиата почувствовала такое облегчение и покой, что заплакала бы, если бы у нее оставались слезы. Пришел священник, и король прислал четырех своих капелланов, которые опустились на колени рядом с постелью и молились об облегчении мук. В полночь священники завершили последний обряд, и Аннунсиата в изнеможении упала в когти боли. Кончился вторник.

Она проснулась на рассвете, удивленная тем, что еще жива. Берч сидела рядом, и, как только Аннунсиата открыла глаза, поднесла ложку с размоченным в вине хлебом к ее рту. Попытавшись облизнуть губы, Аннунсиата подняла голову, и Берч мягко поддержала ее, позволяя проглотить несколько капель вина. Теперь боль была совершено другой – не размалывающей кости и захватывающей все тело, а сосредоточенной в одном месте. Проглотив ложку вина, Аннунсиата почувствовала, что ее больше не тошнит. Джейн Берч слегка улыбнулась – впервые Аннунсиата видела на ее лице улыбку – и дала своей хозяйке еще несколько полных ложек размоченного хлеба. Комната казалась пустой – все присутствующие толпились у двери. Только священник и врач стояли рядом с постелью. Аннунсиата вопросительно подняла глаза, и Берч поспешила ответить:

– Я отослала их всех – они только тревожили вас. Вы кричали во сне, к тому же в комнате стало душно. – Смысл ее слов так и не дошел до Аннунсиаты. – Сейчас семь часов утра, среда. Хотите еще хлеба? Иначе вы будете слишком слабой, чтобы тужиться. – Аннунсиате удалось сжать руку Берч. – Что? Болит? По-другому – как будто сдавливает руку? – на мгновение она наклонилась к Аннунсиате. – Боже милостивый! Доктор, скорее идите сюда.

Новую боль оказалось гораздо легче терпеть. Берч напоила Аннунсиату, и вскоре она почти забыла о боли. «Пьяна», – отчетливо подумалось ей. Внезапно она почувствовала где-то внизу горячую влагу. «Кровь!» Аннунсиата испугалась – влаги было так много, должно быть, кровотечение станет смертельным.

– Воды, – произнес доктор, и Аннунсиата вспомнила, как Мэри Моубрей воскликнула в поле: «Воды отошли!»

– Теперь уже скоро, – ответила Берч, сжимая ей руку.

– Больше не болит, – прошептала Аннунсиата. Неужели все кончено? Неужели ребенок умер? Она вцепилась в руку Берч – единственную твердыню в мире. Он умер? Неужели она болью убила собственное дитя? Но тут Аннунсиате показалось, что внутри нее что-то раскрывается, подобно распускающемуся цветку, и она почувствовала, как это живое, движущееся, извивающееся нечто по своей воле пробивает путь сквозь тело Аннунсиаты к миру. Она беспомощно посмотрела на Берч и догадалась, что та все понимает. Ребенок!

– Ребенок! – закричала она.

В толпе присутствующих пробежал шепот, и все невольно подступили ближе, чтобы лучше видеть, но Аннунсиата уже не заботилась ни о чем, кроме самой себя, своего ребенка и Берч, своей новой подруги.

Вскоре боль совершенно прошла, и все остальное случилось поразительно быстро. В половине восьмого утра, в среду, роды завершились, и Берч распрямила ноющую спину с чувством облегчения и торжества. Аннунсиата сонно улыбалась ей, забыв про боль и погружаясь в благодатный сон, слишком глубокий, чтобы в нем были сновидения. Минуту Берч смотрела на нее, а потом отвернулась, выпроваживая зрителей. У дверей спальни она нашла понурого Жиля.

– Как себя чувствует миледи? – с испугом спросил он. Все продолжалось настолько долго, что он считал смерть хозяйки неизбежной, но боялся услышать об этом. Берч выглядела усталой, как будто это она мучилась два с половиной дня.

– Заснула, – ответила Берч. – С ней все в порядке. Эти деревенские женщины сильны, как лошади.

– А ребенок? – торопливо спросил Жиль, трепетно относящийся к малышам.

– Близнецы, – с удовлетворенной усмешкой поправила его Берч. – Мальчик и девочка – оба крупные и здоровые. Только Господу известно, как она ухитрилась родить их. А где хозяин? Надо сказать ему.

Жиль пристыженно опустил голову.

– Он прождал целый понедельник, но это показалось ему слишком утомительным. Ночью в понедельник... – он выразительно приподнял плечи. – И с тех пор... – Жиль неохотно взглянул в глаза Берч. – Надо ли говорить ей об этом?

– Она и сама довольно скоро все поймет, – ответила Берч. – Не надо сейчас говорить ей. Пойди, разыщи его, понял? Ты же должен знать, где он может быть.

– О, разумеется, – уныло отозвался Жиль и побрел прочь, не поднимая головы.