Черный жемчуг

Аннунсиата проспала до трех часов пополудни, а проснувшись, почувствовала себя так хорошо, что попыталась сесть, и только тут поняла, как она ослабела. Если не считать легкую боль внутри, она была здорова – как будто никогда не рожала.

– Неужели мне все это приснилось? – спросила она у Берч.

– Нет, миледи. У вас два прекрасных ребенка – сейчас я принесу их вам. Только сперва позвольте умыть вас и сменить рубашку. Мы убрали в комнате и переменили простыни, пока вы спали. А потом вам надо поесть – как только к вам вернутся силы, все будет в порядке.

– Мои роды сделали тебя болтливой, Берч, – с упреком произнесла Аннунсиата. Берч не улыбнулась. Аннунсиата подумала, что больше в своей жизни ей не придется увидеть улыбку Берч, но это уже было не важно. – Дети хорошенькие?

– Замечательные.

– А где милорд?

– Он заходил сюда, пока вы спали, и снова ушел, сказав, что вернется позже, когда вы проснетесь, – не моргнув глазом, соврала Берч и, не давая Аннунсиате спросить о чем-нибудь еще, начала стаскивать с нее через голову ночную рубашку. Берч умыла ее, переодела в свежее белье, причесала и поменяла наволочки на подушках на кружевные, обшитые лентами, чтобы Аннунсиата могла принять посетителей.

– С вами хотят увидеться чуть ли не сотня людей. Вы произвели настоящую сенсацию, – заметила Берч. – Но сначала вам надо поесть.

– Я так хочу пить, что смогла бы выпить весь пруд близ замка Морлэндов, – призналась Аннунсиата. Берч прошла к двери, и тут же вошел Том с большим серебряным подносом в руках, над которым поднимался аппетитный пар. – О, давай его сюда скорее! – воскликнула Аннунсиата, и Том осторожно поставил поднос на постель, боязливо улыбнувшись хозяйке. – Берч, почему ты до сих пор не показала мне моих крошек? Странно подумать, я прожила с ними все эти месяцы, а теперь даже не узнала бы их в толпе.

Улыбнувшись ее шутке, Том вышел. Берч отправилась за детьми, пока Аннунсиата снимала крышки с блюд. Здесь была ее излюбленная еда – сытная и обильная, способная сразу подкрепить ее силы – устрицы, омары, грудка цыпленка, зажаренная со спаржей и грибами, блюдо шпината с чесноком и колотые орехи. К тому времени, когда вернулась Берч, Аннунсиата сидела на постели с набитым ртом и ложками в обеих руках.

Берч остановилась у постели с белыми сверточками в руках и странным выражением на лице – казалось, нежность пробивается через ее обычную неприветливость.

– Вот, миледи. Нет, нет, продолжайте есть – я сама подержу их. Вот они – барон Раскил и ее светлость юная леди. Самые милые дети, каких мне случалось видеть.

Аннунсиата разглядывала детей, ощущая странный испуг; как странно, думала она, не узнавать собственных детей, однако и в самом деле Берч могла бы принести ей любых других младенцев. Аннунсиата думала, что если когда-нибудь с детьми происходит путаница, никто и не замечает подмену. Но ее дети в самом деле были хороши – краснота кожи, оставшаяся у них после родов, сошла, пока Аннунсиата спала, и теперь их личики были нежно-розовыми, как речной жемчуг, крохотные, идеальной формы кулачки были сложены под подбородками – новенькие, ничем не запятнанные, еще не тронутые, как рассвет, как серебристая роса на весеннем лугу. Мой сын, моя дочь, думалось ей, но значение этих слов было непонятно. Они были юными душами, совершенными созданиями, которых Бог послал в мир, и пока мир не запятнал их, они оставались только чадами Божиими. Аннунсиату охватил глубокий, священный трепет, и она поняла, что никогда не сможет забыть это чувство, даже если не испытает его вновь. Один из детей зевнул – сладко и совсем по-взрослому, и Аннунсиата громко рассмеялась от восхищения.

– Кто из них кто, Берч? Я не могу различить.

– Вот его светлость, мадам. А девочка немного крупнее. Оба очень похожи на вас. Подождите, вот они проснутся, и вы сами увидите это. О, миледи, сам король приходил взглянуть на малюток и прислал подарок. Том, принеси коробку.

Под руководством Берч Том открыл коробку и показал Аннунсиате две крестильные рубашечки – из тончайшего белоснежного шелка, вышитые и искусно украшенные кружевом, унизанные мелким сияющим жемчугом.

– Он сказал, что придет проведать вас, как только вы сможете принять его, миледи, – удовлетворенно добавила Берч, с гордостью горничной, чья хозяйка – близкая знакомая короля. Мальчик проснулся, открыл глаза и уставился на Аннунсиату, и та выпалила первое, что пришло ей в голову:

– Он так похож на его величество!

Тяжелая работа окончилась, и начались радостные хлопоты. Спешно заказали еще одну колыбель, и оба младенца были уложены под богато расшитые атласные одеяльца. Колыбели поставили рядом с кроватью, сияющей подушками, украшенными кружевами, шелковыми простынями и покрывалом из желтого атласа с вышитыми на нем яркими птицами, бабочками и цветами в китайском стиле. Серебряные кувшины, блюда и кубки расставили на столиках в комнате, а центром этого великолепия была сама Аннунсиата, леди Баллинкри, в изысканной блузе, с волосами, распущенными по плечам, сидящая на постели и принимающая гостей и дары.