Черта

Там пробыл до обеда. Куда он подевался в обед, Володя не знал, но вернувшись из секционного зала, отметил полное отсутствие Семёныча в ординаторской, а заглянув в шкаф, не увидел и его верхней одежды.

Думать о коллеге долго времени не было, его ждал второй труп, с которым он провозился ещё пару часов.

Вернувшись, увидел Семёныча за столом с сигаретой в зубах.

— Вов, ты мне скажи, ты же в паточке работал? Стёкла послеоперационные смотрел?

— Работал. Что у тебя, Семёныч? Ты чего в воду опущенный?

— Аппендицит удалили у дочки. Гангренозный с местным перитонитом. Дурочка моя таблетки глушила, боль снимала.

— У нас в «скорой» удаляли?

— В «скорой», я им сказал, что урою, если что пойдёт не так. Испужались.

— Когда делали?

— Ночью привезли и сразу на стол. Она проснулась уже к утру, с ней Вера. Кровиночка моя бедная, деточка.

— Видишь, всё хорошо. Семёныч, простой аппендицит. В себя приди, послушай диагноз — аппендицит.

— Я просил потом стёкла мне дать, ты посмотришь. Ну, чтобы не пропустили чего.

— А сам?

— Она же дочка. Кровиночка моя. Тебе смешно, Вова?

— Нет, не смешно, я понимаю. Была б моя дочка, тоже с ума бы сходил.

— Я сидел вот сейчас и думал, как мы с Веркой пропустили её состояние? Как не заметили, оно же болело, сильно болело, а она терпела. Терпела она, Вова!

Он качал головой из стороны в сторону.

— Вы работали, потом дела домашние, а как разболелось сильно, так узнали. Ну чего ты, Семёныч? Всё уже позади. Пару недель, и забудет об операции твоя дочка. Сколько ей?

— Пятнадцать. Она у меня знаешь какая красивая. Умница, отличница почти, не то, что мартышка.

— Погоди, а мартышка кто?

— Младшая! — он говорил с улыбкой, как бы вспоминая. — У меня две дочки с Веркой. Малая хулиганка, вся в меня. А старшая степенная, рассудительная, в Верку.

Он рассказывал с такой гордостью, с такой любовью. Да, балагур Семёныч был прекрасным отцом, да и мужем неплохим, с вывертами своими, конечно, но семья была для него святым чем-то.

Да и не Володе было судить его.

Володя вообще никого не судил по жизни. Принимал людей такими, какие они есть. У каждого человека были свои скелеты в шкафу, и у каждого было то, о чём лучше не вспоминать. И у него самого тоже было.

Только он вряд ли озвучит это когда-то. Даже себе.

— Тебе чаю сделать? Или, может, что покрепче хочешь? — спросил он Семёныча.

— Спирт разведи, миллилитров тридцать, не больше, мне ещё отчёт писать, надо быть трезвым, чтоб не налажать чего. И чаю покрепче, я ж не спал всю ночь, Вова.

— Так ложись, стёкла мне передай, сам опишу, а отчёт потом, там у тебя криминала нет?

— Не, инфаркт там, тампонада.

— Вот выпей и ложись, а я сам всё сделаю.

— Ты родственникам объясни, что не виноват…

Дальше он посапывал, укутавшись в одеяло. А Владимир засел за микроскоп. Отвлёкся лишь, чтобы отдать приехавшему похоронному агенту справку о смерти. И дальше описывал препараты.

Часа через два в их кабинете появилась Вера Петровна с бутербродами. Делала она их прямо здесь, в ординаторской, а не дома, потому что шла от дочери, по пути заглянув в минимаркет и прикупив хлеба, масла и колбаски. И ела она тут же, с ними, с мужем и Володей. Тоже голодная ведь, прибежавшая на минутку узнать состояние супруга, так тяжело переживавшего проблемы с девочкой.

Вова смотрел на них с завистью.

Они были семьёй, и никто из них не предал бы другого. И Семёныч Веру тоже никогда бы не предал, сколько бы ни шалил на стороне.

Интересно, она знает о его похождениях?

Ответ он себе чёткий не дал, хотя понял — да знает, но не обращает на это внимания, как на что-то, не мешающее жизни. У каждого своё хобби. А для Семёныча женщины — хобби.

Потому что любит муж только её, а остальных пользует.

Да. Чего в жизни только не бывает…

Вова отправил их домой, там младшая дожидалась. А сам сел снова за микроскоп. Надо было и свою работу выполнить, и Семёнычу подсобить.

Вечером поздно совсем позвонил сыну, поговорили. Он того, другого мужа бывшей жены, стал звать папой.

Больно, очень больно. Но что делать. Сын далеко, слишком далеко, настолько, что океан между ними.

И если он того, другого мужа своей мамы, называет папой, значит, тот заслужил. Значит, относится хорошо к его сыну. Радоваться надо.

Но не радовалось.

Ком стоял в горле. Пришлось выйти на балкон, проветриться и закурить. Одну, потом другую. И думать, и вспоминать.

Когда его бывшая нашла другого? Как долго они встречались за его спиной, он не знал, да и знать не хотел. От этого знания болело за грудиной в области сердца.

Володя был благодарен ей и за незнание тоже.

Она ухаживала за ним после аварии, так что долг выполнила, в беде не бросила. Только уехала и с сыном попрощаться не дала.

«Забыла, — сказала потом, — дел много было, не до того».

Вот так и закончилась его семейная жизнь.

Дальше было не до женщин.