Спустя полгода после того, как я поселился в Пузырьке, Белла привела меня для знакомства в штаб-квартиру
Лет десять тому назад отец, отчасти из любопытства, отчасти с пользой дела
История эта давняя. В 1958 году американец Мортон Смит, бывший в то время аспирантом Колумбийского университета, занимался каталогизацией библиотеки монастыря Саввы Освященного. Тогда он и обнаружил фрагмент послания Климента Александрийского, отца церкви, в котором говорилось, что еретики карпократиане извратили текст Тайного (то есть предназначенного только для посвященных) Евангелия. В доказательство Климент приводил цитаты из подлинного Тайного Евангелия. Смит долгие годы изучал по сделанным им фотокопиям найденный фрагмент и в семидесятые годы обнародовал результаты своего исследования, что стало сенсацией. Несколько полемических идей, высказанных Смитом, вызвали негодование ортодоксальных христиан, в силу чего его, в ту пору уже профессора Колумбийского университета, обвинили в том, что он подделал документ. Стали искать подлинник, но, когда ученые посетили монастырь Саввы Освященного с целью исследования манускрипта, выяснилось, что он был передан в библиотеку иерусалимского патриархата, однако найти его там не могут.
Отцу не привыкать было зависнуть в какой-нибудь пещере в пустыне, но войти в контакт с монахами оказалось можно, только предприняв какие-нибудь действия, способные вызвать у них сочувствие. Поэтому он с помощью бедуинов дотащил до кельи два мешка цемента и стал потихоньку поправлять кладку, которой была обнесена довольно просторная пещера, охотно впускавшая видимый из-за гребня холмов осколок Мертвого моря и мускулистые отроги Моава, но прекрасно защищавшая от зноя. В дальней нише пещеры была когда-то устроена церковь, от нее на стенах остались фрагменты фресок – три ангельские фигуры со стертыми лицами. Отец провел в реставрационных трудах больше месяца, и наградой ему стала дружба с настоятелем лавры Саввы Освященного, архимандритом. Тот подтвердил версию патриархата об исчезновении отрывка из послания святого Климента Александрийского, однако подарил
Я не только беспрерывно читал черновики; я скучал по отцу и бродил по городу в тех местах, где когда-то мы прогуливались вместе; я смотрел в те времена с отчаянием, потому что расстояние между Иерусалимом, сложившимся в моем воображении, и тем, что этот город представлял собой в действительности, было столь огромно, что в открывшемся промежутке невозможно было находиться без посторонней поддержки, без воздуха тех объяснений, той уверенности, с которой отец вышагивал по улочкам, чья отполированная ходьбой мостовая иногда вспыхивала отраженным солнцем, словно поверхность реки.
В первой половине декабря погода испортилась окончательно, но в Старом городе, как в любом лабиринте, дождь с ветром слабели, и мне этого было достаточно, чтобы незадолго до и после захода солнца, подняв капюшон, топтаться под козырьками запиравшихся одна за другой лавок, выходя то к одним воротам, то к другим, то и дело вжимаясь в стены при проезде автомобилей или мини-тракторов с мусорным прицепом.