Громко сказано – скорее ползем, то и дело приподнимая голову. Выглядываю из-за угла. И где? Вопросительно оглядываюсь на сына, он разводит руками – здесь, мол, был. Щелчок, и короткая вспышка зажигалки, – на фоне темной стены появляется яркая звездочка сигареты. Боже мой, неужели на свете до сих пор остались курящие люди? Такое ощущение, что живут в благословенном мире, не знающем Нашествия и забот. И смерти от отека легких.
Осторожное касание, Андрей показывает на мое левое запястье, потом на рыбака. Струну? Да пожалуйста… разматываю. Забирает и ползет дальше, прячась за пожарным ящиком для песка. Сзади видно, как достает что-то из кармана и швыряет в воду. Плеск… метеоритом улетает недокуренная сигарета. Сколько успел затяжек сделать, три, четыре? Богато живут, я и в лучшие времена столько не выбрасывал. Встал, шаг вперед, другой… свинцовый грузик кистеня бьет рыболова в затылок. Вскакиваю, но не успеваю подхватить падающее лицом на чугунный кнехт тело. И этот готов. Или нет? Ладно, раки разберутся.
Осторожно, чтобы без плеска, отпуская незадачливого любителя свежей рыбки за борт, вдруг задал себе вопрос в духе Достоевского. А какого хрена? В смысле, какого хрена решаю тут, кому жить, а кому нет? Городок процветает, люди сыты, обуты, одеты, и вот вламываются два отморозка, круша все налево и направо, оставляя за собой горы трупов. Аж мороз по коже. По какому такому праву?
И тут же в памяти встает бледное исхудавшее лицо дочери. Такое, как оно было в первую зиму Нашествия. И ее глаза, большие карие глаза, в которых одновременно застыли страх и голод. Да… чтобы больше не видеть этого… Достоевского в жопу!
– Ну что, пошли дальше?
Бросаю взгляд на часы – стрелки уже хорошо видны. Без четверти три, через час взойдет солнце, и мы будем как на ладони. Поторапливаемся.
– Пошли, – соглашается Андрей и первым входит внутрь дебаркадера.
Узкий коридор. Справа, если не изменяет память, должен быть камбуз. Сомневаюсь, что он теперь работает, плита-то электрическая, но проверить все равно нужно. Дверь не заперта – пусто, только у стены громоздятся коробки со знакомой маркировкой. Одна распакована, и оттуда выглядывают густо смазанные маслом банки с тушенкой. Сколько их здесь? Килограммов четыреста, при экономии нашему Дуброво на год хватит. Если успеем, то что-нибудь захватим.
Дальше каюты. Одна прямо, отдельная, а слева проходная. Из нее должна быть дверь в подсобные помещения и дальше. В зал ожидания. Показываю Андрею:
– Справишься один?
– Не знаю, – недобро усмехается он и делает шаг вперед.
Мне некогда смотреть. Если все будет в порядке, то догонит, а если нет… А если нет, то тоже догонит – Чертобоя-младшего без хрена не съесть. Сам тихонько нажимаю на ручку. Толчок, ничего не скрипит… аккуратные, сволочи. Внутри никого, но сердце радостно колотится – оружейная комната! Сразу узнаю наши двустволки, они небрежно брошены на стол, не удостоившись чести попасть в пирамиды, в которых и без того есть чем поживиться.
С нежностью, которой и сам от себя не ожидал, погладил ближайший автомат. Хотя он сейчас не очень-то и в ходу, так как попытка снарядить патроны дробью закончилась грандиозным пшиком, но это как первая любовь, на всю жизнь. Помню даже номера своих первых «АКМ»: «ИЖ-2810» и «СЯ-1185». Надо же, чуть не тридцать лет прошло, а врезалось в память намертво. И неужели все это богатство придется оставить? Или, скорее всего, утопить в Оке? Хомячиное нутро старого прапорщика, который ни черта не понимает в заведовании портяночными складами, но умеет стрелять, протестует. Чуть дальше – РПК. Барабаны магазинов сложены отдельно. Нет, не брошу, хоть на кусочки режьте, но не брошу.
За спиной тихие шаги. Резко смещаюсь за пирамиду, одновременно вытаскивая нож. Ложная тревога – Андрей улыбается и протягивает что-то, похожее на незамкнутое кольцо. Серебряная гривна, совсем недавно красовавшаяся на шее сотника Игоря, тяжелое и бесполезное украшение. Но заберем – бросим в бочки с огурцами, предварительно отмыв от крови и разрубив на кусочки. Хозяйственный мы народ, куда деваться…
Еще полчаса ушло на зачистку кают нижней палубы – просто входили и резали спящих. Не подсчитывая их. Только одна оказалась заперта изнутри, но на требовательный стук почти сразу же выглянул всклокоченный бородач, тут же получивший шашкой по беззащитно открытой шее. Нет, зря я так пренебрежительно отзывался о своих поделках – удар почти без замаха, с потягом, практически снял голову.
– Нужно было допросить, – проворчал Андрей.
– Некогда! Давай наверх!
Наверху пусто. Совсем пусто, если не считать мирно спящего в мягком кресле часового, которому так и не суждено было проснуться. Так чего же он тут охранял? Двери заперты на замок, а окна занавешены изнутри чем-то плотным – уже любопытно. Ключ нашелся в левом кармане штанов убитого, в плоской оранжевой коробочке от индивидуальной аптечки. В правом еще одна, с твердыми круглыми лепешечками бурого цвета, продавленными в центре пальцем.