Чертоги Казад-Дума (СИ)

Нелепые мысли, глупые, безосновательные. Так уж и безосновательные? Саурон уже не был уверен. Много лет пелорийская тройка строго придерживалась избранного курса, что сложно было поверить в возможность любых изменений в их поведении. Теперь судить о положении дел Майрон не решался, как не решился бы сказать, чего ныне желала Ниар на самом деле. Знали ли Анаэль и Талрис о том колдовстве, что свершилась у подножия Гундабада? Анаэль вряд ли, а вот Талрис вполне мог. Станет ли он противиться сестре? Или же доверится ей, как доверял всегда?

— Проклятие, — буркнув себе под нос ещё пару ругательств на чистом синдарине, Саурон вбежал вверх по широкой лестнице. Порхнув в широкий зал, остановился. Мысли путались и спотыкались друг о друга.

«Если она у Гундабада и идет к Казад-Думу, то попытается провести гномов через Эттенмурс, — Майа не сомневался в правильности рассуждений. Он, наравне с Мелькором, учил Миас военному делу. Их секреты не были для него загадкой. Опыт компенсировал недостаток смекалки, которой обладала Красная Колдунья, а потому Саурон считал, что не ошибается. — И пойдет к Ривенделлу, потому что смертным нужны отдых и припасы. И потом отправится в Морию и там свершит задуманное, в чем бы это задуманное ни состояло. Если только не передумает по дороге».

Что тоже не исключалось. Проделанное Ниар под Гундабадом самому Саурону вряд ли оказалось бы по силам. Для Красной Колдуньи же такие проделки были сродни фокусам. Майрон точно знал теперь, на что на самом деле была способна старшая Миас. Ей с легкостью удалось бы сравнять Мглистые Горы с землей, и теперь она сама знала об этом. Воистину, дочь своего отца.

Майрон вновь вспомнил о кольце. О заветном золотом ободе, который теперь хранился у ангбандки. Не стоило беспокоиться о сохранности этой в действительности важной вещи – Ниар ни под каким предлогом не станет уничтожать кольцо. По крайней мере, до тех пор, пока будет считать самого Саурона препятствием относительно легким.

— Какую же глупость ты совершила, — шепнул Саурон в пустоту и услышал, как она отвечает ему легким эхо. Знай Мелькор, какую цену приходится платить его детям за его освобождение, сам бы, пожалуй, решил навеки остаться в Куме. Майрон даже представить не мог, какой бы крик поднял Моргот в случае, если бы ему удалось узнать о тайной сделке Ниар с Эру. И хоть Властелин Колец не слишком-то желал возвращения своего хозяина в бытность Эа, ещё меньше он желал видеть, как рушатся древние устои в руках бравых Миас. Наверное, нечто подобное ощущал сам Илуватар, слыша, как поет его любимый, самый мудрый и самый сильный сын. — Гном-то, надеюсь, стоил того. Хотя какой гном может стоить твоей души?

Саурон понятия не имел. Любопытство подгоняло Владыку Мордора. А ещё огненными языками лизал пятки страх. На этот раз страх не перед народами Арды, не перед Гэндальфом и Галадриэлью. Страх гораздо более глубокий и сильный, чем страх перед смертью. Все ссоры с Миас до определенного момента воспринимались Майроном как семейные дрязги: рыцарь Дор Даэделота только сейчас понял, что даже последние размолвки, вылившиеся в столь серьезные для него потери, до настоящего момента были и оставались банальными дружескими перепалками. Да, он наворотил делов. Но ведь его промахи не шли ни в какое сравнение с тем, что накуролесила Ниар.

Он не мог теперь сидеть без дела. Он просто не мог оставаться на одном месте, не ведая, что происходит, не осознавая до конца, какой войны стоит ожидать. Саурон нервно прошелся из стороны в сторону. Остановился, глядя в пол. Не разумея, чем именно руководствуется – желанием ли оградить себя от опасности или же простой привязанностью к Миас – решил, наконец, как именно поступит. Развернувшись, выглянул в широкую люкарну. В просвете резного окна виднелся Ородруин. Красавец-вулкан волновался, будто живое существо. Удивительного в этом диве было мало. Все огненное сегодня волновалось вместе с Ниар.

Хмуро оглядывая окрестности Барад-Дура, Саурон тяжело вздохнул. Его дорожка теперь вилась к Мории. Казалось, весь мир сомкнулся на древнем царстве детей Аулэ.

Впервые за много столетий над ликами древних и сильных навис смертоносный клинок.

Впервые за много столетий над ликами древних и сильных навис смертоносный клинок. Впервые чародеи Дор Даэделота так бесцеремонно выходили на свет, забыв об осторожности. Вооруженные лишь силой и дерзостью, Миас готовы были совершить самосуд. И Осаа, сидя подле своего спящего сына, впервые подумала о том, что, возможно, дети Мелько были правы.