Чертоги Казад-Дума (СИ)

Для магии пробуждения, о которой сама стражница знала слишком мало, была необходима тьма. Добрыми мольбами мертвые к жизни просто так не возвращались. Феанор же, как часть легенд ее народа и неотъемлемая часть ее истории, не был однозначно хорошим персонажем, и многие братья осуждали сделанный им выбор. Так или иначе, но старому Королю доверять не стоило, ибо многое светлое таковым только кажется. Сглотнув, бессмертная стремительно поднялась на ноги. Разболевшаяся голова гудела от разгоряченных, оплавленных мыслей. Постояв с минуту без дела, Тауриэль решила оставить все рассуждения до более спокойных времен. Сейчас у нее имелась гораздо более пугающая и гораздо более реальная проблема.

Наклонившись над Митрандиром, стражница смахнула с его лица двух особо толстых букашек. Очистив одежду от паутины, начала с распалившейся яростью перерезать ветви вьюна. Руки эльфийки вскоре покрылись порезами, и алая кровь заструилась по холодным стеблям. Капая на черную землю, багровая жидкость жадно впитывалась Лихолесьем и исчезала в его чреве, как родниковая вода. Терпя свирепую боль в ладонях и крепнущий в груди страх, Тауриэль решила, что попытается привести к тракту подмогу. Вероятно, Трандуил с удовольствием окажет чародею помощь, в дальнейшем обязуя его на ответную услугу.

Потихоньку начинало смеркаться. Удваивая пыл, озираясь по сторонам, эльфийка молила Владычицу Звезд Эльберет ниспослать ей духа и покоя, чтобы докончить начатое. Но тугие путы не стали податливее и свет вопреки желанию ускользал от Тауриэль. Когда дело было сделано, и Гэндальф освободился от оков Чернолесья, наступила ночь.

Тьма куполом накрыла Эннорат, с собой приведя отчаяние и стужу.

Тьма куполом накрыла Эннорат, с собой приведя отчаяние и стужу. Наслаждаясь феерией мрака, скользя тенью по обледенелой земле, Ниар кроваво улыбалась. Ей вспомнились деньки, когда так же она гуляла по долинам Белерианда, внушая опаску всему живому. Тогда для нее не существовало преград, и страх ей был неведом. Свободная от чужой воли, яростная и страстная, как пламя Удуна, старшая Миас летала над Дор Даэделотом стремительной птицей неся на крыле судейство своего отца.

А что теперь? В кого она теперь превратилась? В жалкую и хнычущую собаку, готовую упасть пред Эру и светом его во имя какого-то жалкого гнома. Куда подевалась ее гордость и сила? Где теперь были острый ум и невероятная хитрость? Вздернув вверх голову, Ниар расхохоталась небу в лицо. Пусть слышат Аратар. Пусть слышат Манвэ и Варда. Пусть слышит весь Валинор смех воскреснувшего врага. Теперь Ниар нечего было терять. Она давно забыла о том, что имеет душу и сердце, а вспомнив, пожалела об этом. Душу забрал себе Первый Певец, а сердце растоптал смертный сын Аулэ.

Моргнув, Красная Колдунья затихла. Улыбка померкла и горький ком застрял посреди горла. Обернувшись к спящим друзьям, чародейка поникла. Боль невероятной силы раздирала ей грудь изнутри, сдавливая под собой дух, сжигая в себе остатки добра. Видя в гномах своих друзей, Ниар прекрасно понимала, что другом им вовсе не является. Стены самообладания превращались в развалины и наружу, сквозь ураган эмоций, пробивался затихнувший на время гнев.

— Спите, пока вам спится, дети Махала, — прошипела Ниар, обходя дугой сладко дремлющих гномов. Чары Белерианда, одеялом накрывшие тела путников, ограждали их от звуков и света. Ничто не могло разбудить смельчаков и никто. Оскалившись, Красная Колдунья сжала руки в кулаки, ощущая небывалый приток сил. — Пусть весь Аман восстанет против меня во главе с Сулимо, я не отступлю от цели своей и, если понадобится, сравняю их мир с землей. Мне не страшны их наветы и сила их тоже не страшна, так как я несу в себе свет, хранимый некогда Вардой, охраняемый Илуватаром и не задетый нотами зла. Желаю, чтобы эти гордецы и глупцы явились ко мне и взглянули мне в глаза.

Остановившись напротив Торина, Красная Колдунья замерла. Пошатнувшись, с тоской вспомнила свой разговор с Королем-под-Горой на самом высоком пике Железных Холмов. Наверное, она искренне любила его, той самой любовью, которую привыкла даровать родным, друзьям и подчиненным. Чувствуя себя преданной, униженной и побежденной, чародейка с трудом поборола жажду бросить почивающий лагерь. Слабость являлась пороком, платить за который частенько приходилось собственной шкурой. А расставаться с ней Ниар была не готова. Слишком уж дорог ей был окружающий мир, слишком сильны устои веры. Утробно зарычав, ангбандка прокляла про себя Торина. Кровь закипела от ненависти. В ушах барабанной дробью застучал гнев. Повязка же на глазах пропиталась слезами.