Чертольские ворота

Василий Силович пробежал на мост. Там еще нескольким, сидевшим тихо, воинам-холопам он велел до прихода его (наверно, целый день), никого не пускать на улицу с женской половины, а сам дальше побежал — на двор и за ворота — к ребятам, к коням.

Колокола застали Скопина-мятежного при заезде во Фролову башню, здесь вместо караульщиков-лифляндцев и стрельцов уже свои маячили — в цветных тугих кафтанах.

Почти всю роту государевых гвардейцев и стрелецкую стражную сотню Шуйский изловчился распустить с вечера еще (караульные оставлены были только при дворце да на путях вероятных хождений царя и ночующего во дворце Басманова, дабы прежде времени не обнаружили угрозы). Капитан Жак Маржарет, оставленный было вчера при сокращенном карауле, видно почуяв недоброе, сказался занемогшим и, раскланявшись с боярами, ушел домой: наиграетесь, русские, со своим троном — приду снова его охранять.

Василию Скопину все сие ведомо было, и все же... оглушительное низкозвонное безлюдье палатных первых улиц — чутью непостижное... Но вот раскрытые рты иноков в притворе Чудова... Немой дом предстоятеля... Вот! — за Ризоположения углом — застрявшие у дворцовой повторной решетки бояре-повстанцы! Первую решетку они минули легко — ее охранители, знавшие прущих бояр в лицо наперечет, всем им открывавшие дорогу на представление к царю каждое божье утро (ну сегодня — чуть пораньше, значит — важное что?), всех пропустили, не обоняв подвоха. Следующий малый пост за поворотом гульбища не то чтобы не брался повстанцами в расчет, а просто был забыт: здесь, после вчерашней передислокации стражи, должен был быть единственный караульщик. Он и был. Еще издали, из-за галерейного угла, он услышал непотребный шум шагов, положил пищальный ствол на выемку секиры, приклад упер в плечо, даже поспел затравку поджечь и достать саблю.

— Ты что ж это, так твою и раствою, нас не узнаешь? — кликнул стрельцу дьяк Черемисинов, пристывший перед дулом ружья впереди всех на узкой галерейке. — Спишь, что ль, на посту? Зенки-то протри, всех нас ты знаешь!

— Черт такой, прочь пищаль! — из-под плеча дьяка шипел Клешнин, припертый к Черемисинову задними. — О Господи, да уж сейчас набат грянет! — подвыл он — уже в безрассудстве. — Ложи ствол, дьявол! К царю опаздываем ведь по неотложности!..

— Самодержая милость в опасности, — быстро пояснил мысль Клешнина, пробравшийся вперед окольничий Головин. — Так мы к ней на помогу!

Но, приметив новое движение в навязавшейся на его галерею толпе, страж рыкнул так страшно, что все заговорщики опять расслабились как бы в мгновенном отдыхе оледенения. Запал капельным солнышком подрагивал у самой полки в руке стрельца; видимо, мимо всех слов напряжение мятежников передавалось ему. Но, взявши и себя, как оружие, наконец в руки, он отвечал, что здесь пускает только по очному указу государя, либо начальника родного приказу, либо, на крайний уж час, по письменному свитку с государевой печаткою.

Окольничий Головин, исполнявший еще должность государева печатника, достал из навесного кармашка резную печать и костяную же коробочку, поигрывая ими, заставляя неимоверные ноги прямо и степенно выступать, подошел к самому дулу пищали. Отложив из баночки немного сургуча, обжигаясь, растопил его на стрельцовом фитиле, замазал дуло красной жижицей, пахнувшей едко, гадко, и сверху нажал костяной печатью государственной.

— Этого, я думаю, вполне достаточно, — заключил, кивнув караульному стрельцу, Головин сколько возможно ведомственным голосом, и голос дрогнул верно, вмиг облегшись вечной правомочностью. — Прошу всех за мной, государи мои... — обернулся сановник к соратникам.

Заговорщики пошелестели мимо по открытой галерее.

Било где-то на Ильинке, вдруг — как булатным колпаком накрыл — ухнул Иван-колокол над головой.

Остолбенелый было караульный вздрогнул и, вдев саблю, за спину перекинув опечатанное ружьецо, скорее от греха пошел...

Вскоре его коридором протиснулся еще отряд ратников. В прогале палат уже хлопотливо мелькали наездники, пешие...

— Что за звон?! — хрипнул, выбегая на верхнюю галерею, Басманов.

— Пожар в малом городе! — кричал прямо на ухо ему Дмитрий Шуйский, выскакивая следом, хватая воеводу сгоряча за откидные рукава.

Но, увидевши оружный отряд, с седыми безмолвными глазами перебегавший под началом Салтыкова площадь, Басманов отряхнул с себя среднего брата Шуйского, ясно, с мгновенным изумлением и покаянием досады глянул в душу ему и тут же обратно ушел, заперев перед носом его дверь в чертог.

Через немного мгновений Басманов уже объяснялся с заговорщиками в нижнем ярусе, на внутреннем крыльце дворца.