Чертополох 3

После ритуальной фразы о справедливости и непогрешимости суда, творимого по воле Семёрки её верными служителями, с меня потребовали клятву говорить перед ликом Малики лишь правду. После же немедля приступили к допросу, который тут же едва не перерос в обвинение во лжи и подлоге вверительных писем. Дескать, матерь Дельконы известна своей строгостью и замкнутостью - не стала бы она посылать в далёкий Амэн жриц для дальнейшего обучения!

Всё это возглавляющий судилище служитель Хозяина Грома цедил сквозь зубы, даже не удостаивая меня взгляда, но всю его игру сломала матерь Смилла. Вытащив из рукава платок, она неожиданно громко высморкалась, и спокойно заявила недоуменно воззрившемуся на неё мужчине:

- Прежде, чем обвинять эту жрицу в подлоге писем, вы могли бы спросить об их подлинности меня. Я состою в весьма обширной переписке с Хозяйками иных святилищ, а потому почерк и печать Матери Вериники знаю хорошо.

- Зато вы не слишком жаловали Мэлдин! - немедля огрызнулся тот, но тут же осёкся после сердитого шипения второго жреца.

- Прекрати, Крестон! Ты не на базаре.

- Жрицы из Дельконы - самые лучшие травницы. Лишь изготовленное ими средство может унять мою мигрень, - рассеяно заметила теребящая край головного покрывала Иринга. Оба мужчины посмотрели на неё с плохо скрытым раздражением, а Смилла спокойно заметила:

- Думаю, вопрос о возможном подлоге можно считать закрытым. Что ещё вы хотели знать?

Знать, как оказалось, жрецы желали всё и в подробностях, но особенно их интересовало то, как я догадалась о том, что в храме происходит запретная волшба, и, самое главное, почему, узнав о святотатстве, я не стала писать в Милест, а решила вызвать Седобородого. Этот мой призыв, да ещё то, что я провела в Нижний храм Мэлдина мужчину, были, по словам Старших, едва ли не худшим преступлением, чем сама Аркосская ворожба. Осознаю ли я, что совершила, пойдя против освящённых веками правил, понимаю ли, какое наказание грозит мне теперь за эти, в высшей мере безумные поступки?

Я не осознавала, и, более того, упорно отказывалась признать свою вину, постоянно упирая на то, что времени было в обрез - я не могла расходовать его на долгую переписку и судебную волокиту. Судьи кивали головами, и все начиналось по новой. Жеманные вздохи Иринги, обвиняющие взгляды Крестона и суровые возгласы второго жреца, имя которого для меня так и осталось загадкой.

Смилла больше не вмешивалась в допрос - она застыла в своем кресле, словно статуя, но когда во время очередного круга расспросов я встретилась с Хозяйкой Римлона глазами, она одобрительно мне кивнула, чтоб уже в следующее мгновение вновь застыть эдаким суровым изваянием.

Эта молчаливая поддержка вкупе с улыбкой затаившегося в отдушине Дирка и помогли мне продержаться до конца. Страха я, как бы не старались милестские судьи, не испытывала - в моём сердце была лишь злость на лицемерных служителей, которые с завидным упрямством пытались поменять чёрное и белое местами. Не раз и не два я с трудом удерживала себя от того, чтобы не ответить на их вопрос какой либо дерзостью - гнев судей мог навредить и Мориду, и даже самой Смилле.

Наконец, убедившись, что ничего нового они от меня не услышат, судьи вынесли свой вердикт. За то, что я, пусть и по нужде, нарушила законы святилища, на меня налагался запрет на посещение большого храма Малики в Милесте сроком на три года и ждало искупление вины в виде дополнительных утренних и вечерних молитв.

Устранив таким образом ненужного свидетеля, который мог сболтнуть в столице лишнего, судьи оставили меня в покое и велели привести Морида. У меня же при этих словах сердце сжалось во сто крат сильнее, чем во время допроса - я видела, что приехавшие жрецы раздосадованы и злы разговором со мною, и, значит, попробуют отыграться на 'карающем'. Так оно вышло.

Морид не заставил себя долго ждать - он ступил в молельню всего через несколько вздохов после требования жрецов. Наверное, ожидал своей очереди за дверью. Я же, глядя на него, закусила губу - тщательно вычищенная куртка теперь болталась на 'карающем' так, словно была снята с чужого плеча, на стягивающем её поясе можно было смело проделать ещё пару дырок, а на свежих полотняных бинтах, которые укутывали ладони и пальцы 'карающего' уже проступила сукровица.

Каждый шаг давался Мориду с видимым усилием, но спину он держал прямо, зло суженные глаза 'карающего' ясно указывали на то, что он не будет оправдываться. Уж скорее постарается укусить в ответ.

Несколько мгновений судьи молчали, но, не дождавшись ни низкого поклона, ни раболепного приветствия, заговорили, начав с угрозы.

- Понимаешь ли ты, воин, что ступив в Нижнее святилище Малики, совершил святотатство и осквернил своим присутствием храм? - Крестон обвиняюще ткнул пальцем в стоящего перед ним Морида. - Знаешь, сколько тебе будет стоить искупление подобной вины?