Чертополох. Философия живописи

Условная социальная единица «тоталитаризм», внедренная во времена холодной войны ради борьбы с социализмом и теоретического объединения опыта Советского Союза и гитлеровской Германии, сослужила плохую службу науке. Все было подверстано под идеологический сюжет, ситуативно требовалось противопоставить «свободное демократическое» искусство – искусству сложносочиненного «тоталитаризма», несмотря на то, что это было искусство разных культур и разных обществ. Приходилось ради упрощения схемы сближать несоединимых мастеров России и Германии, но умалчивать о сходстве американской архитектуры с нацистской, сближать мастеров 1930-х годов Германии и России, но не поминать британский милитаристический плакат и вовсе промолчать о том, что Малевич рисовал планы казарменных городов; надо было создать управляемую схему послевоенного культурного мира – и ее создали. Запрещенные полотна с квадратами, монументальная скульптура, попирающая абстрактные поиски – никто не пожелал заметить, что и квадраты и монументальные колоссы выполняли схожую функцию – и те и другие устраняли собственно художественный образ, гуманистический образ Ренессансного человека. Историческая правда состоит в том, что и искусство Третьего рейха, и американские небоскребы, и авангард 1920-х годов, и абстракции – все это не вступало в принципиальные противоречия, столкновения носили поверхностный, ситуативный характер. Последовательно были представлены разные ступени одного языческого искусства.

Язычество многоступенчато, язычество на разных этапах истории проявляет себя по-разному, культ Озириса не похож на культ майя, супрематизм и дада не похожи на скульптурные работы Брекера, но и то, и другое есть языческое искусство, заменившее собой христианское.

Оппозиция была совсем иной: не «тоталитарное – авангардное», но образ – знак, христианство – язычество, ренессанс – авангард.

Случившееся в прошлом веке суть пересмотр ренессансной концепции Европы, причем на фундаментальном уровне. Языческая компонента Ренессанса пожелала освободиться от своего морального христианского наполнения – попутно отбросив привычную антропоморфную форму, переходя к проявлениям элементов, к хтоническому состоянию язычества. Процесс контр-Ренессанса шел последовательно, отвечая на всякое положение ренессансной эстетики зеркальным аргументом.

4

Европейская культура подошла к Ренессансу XV века с опытом христианских соборов, с символикой метафизического искусства: в завершающемся Средневековье об интеллектуальном увядании речи не было – прививка Античности не просветила разум, это преувеличение. Речь шла о придании наглядной мощи нравственному величию. Скорее, процесс присовокупления Античности к христианской парадигме можно сравнить с приобретением инструментальной базы, с выведением прежних ценностей на новый технический уровень.

Уникальность события Ренессанса в том, что христианское, монотеистическое, моральное начало приходит во взаимодействие с языческим – хотя синтез и невозможен. На короткий миг истории невозможность преодолена – к вящей славе Господней.

«Языческое» – отнюдь не бранное слово для характеристики искусства. Напротив, это похвала. Во многих отношениях языческое искусство привлекательнее христианского: это искусство яркое, мощное, величественное. Гигантские львы Вавилона, рельефы Междуречья, изваяния ацтекских храмов, колоссы и куросы древних цивилизаций – остались непревзойденными в отношении природного, хтонического величия. В этих изображениях нет душевной теплоты иконы, но душевность просто не может присутствовать в многометровом колоссе, который создан повелевать. Эти гигантские бескомпромиссные создания наделены могучей красотой небоскребов и яркостью Диснейленда; собственно говоря, вся современная культура ориентирована на эффекты языческих капищ, но не на молчание европейского собора. Ничего более привлекательно-завораживающего, нежели языческое искусство, человечество не придумало. Статуи Хаммурапи, Вавилонские ворота, египетские сфинксы и античные атлеты – это гораздо более впечатляющие памятники, нежели романские церкви и иконы.

Мощь языческого искусства такова, что если требуется воздействие на толпу, то за образец берут именно языческие ритуалы. Когда христианская цивилизация хочет увековечить свои победы, она использует Триумфальные арки, пантеоны, стелы – христианство нуждается в язычестве.

Тихая молитва с лампадкой или праздники в Колизее – что более впечатляет? Уязвимая потаенность рембрандтовского героя или энергичная жестикуляция греческих атлетов?

Современное искусство оказалось наследником именно языческого жеста – декоративное, монументальное языческое начало сегодня объявлено «актуальным». Энергия, выплеснутая в мир, неповторимый жест – считаются необходимыми цивилизации.

Это еще одна примета языческого искусства.