Чертополох и терн. Возрождение веры

Пытали еретиков в Испании так: сначала – дыба, это самый распространенный и легкий способ пытки, дыба чаще всего сопровождалась надрезанием сухожилий, чтобы те рвались по мере растяжения конечностей; также применяли «ведьмин стул» (обнаженных женщин сажали на стул с длинными иглами, иногда снизу разводили огонь); также надевали на подозреваемого систему ошейников «аист», закрепляя жертву в неестественной позе, калеча внутренние органы; «бдение Иуды» – это когда жертву сажали (мужчин – анусом, а женщин – влагалищем) на широкий кол – так, чтобы кол не пролез в тело глубоко, но рвал органы; кстати, именно так пытали Кампанеллу. Эти изобретения применялись на этапе допроса: еще не казнь, лишь для выяснения истины. За время Торквемады (первого Великого инквизитора, образованного человека, возглавлявшего трибунал тринадцать лет подряд и оставившего трактаты по системе допросов) сожгли более 11 тысяч человек и бесчисленное количество людей пытали – здоровыми эти люди уже не были никогда.

Ниньо де Гевара был Великим инквизитором всего три года, но успел убить многих. Вот такой персонаж сидел перед живописцем Доменикосом Теотокопулосом.

Портрет инквизитора выполнен в 1600 г., в год, когда сожгли Джордано Бруно. Ниньо де Гевара получил свой кардинальский пост в Риме от папы Климента VIII, того самого, при котором Бруно сожгли, семь лет кардинал Гевара провел в Риме – именно те семь лет, на протяжении которых тянулся суд над Бруно, так уж совпало; кардинал входил в соответствующие комиссии. Эль Греко был осведомлен об участи Джордано Бруно, возможно, слышал о его учении: в библиотеке критянина был том Франческо Патрици, герменевта, друга и учителя Бруно. Впрочем, наличие книги не дает оснований думать, что книгу читали: как и многие художники, Эль Греко интересовался в первую очередь литературой, связанной с искусством. Сохранились его комментарии к Вазари и Витрувию, тех авторов он читал. Чтение по вопросам герметизма вряд ли может увлечь, и зачем герметизм художнику пригодится?

Речь об ином; история состоит из уникальных судеб и их пересечений; знал или не знал Эль Греко о сути процесса над Бруно, неважно. Эль Греко помнил, что Бруно – скиталец, как и он сам, и что его сожгли; этого довольно. Когда Эль Греко пишет Ниньо де Гевару, он переживает ровно то же самое, что переживал бы Петров-Водкин, рисуя Ежова и зная, что по приказу Ежова арестован Мандельштам. Но если все так (а все обстоит именно так), то почему Ниньо де Гевара столь величественен?

Портретом Гевары не исчерпывается галерея Великих инквизиторов. Хуан Пардо де Тавера, Великий инквизитор, умерший в 1545 г., написан Эль Греко по посмертной маске в 1609 г. В этом образе Эль Греко нарисовал не просто жестокость и закон, но саму смерть. Обтянутый бледной кожей череп; тусклый взгляд; этот неживой человек посылал живых на смерть и пытки. Он представитель церкви – это несомненно; за ним сила и власть – несомненно; он жесток – несомненно; но, как ни странно, картина производит впечатление не ужаса – но порядка.

Про мир Эль Греко (во всех его картинах) невозможно сказать, что это справедливый мир. Истовый, фанатичный и, как ни странно, при бешеном движении упорядоченный. В чем суть порядка?

2

Резкость – существенная черта характера грека; резкость он учился прятать, не всегда получалось. Мастерская Тициана в Венеции, где он пробыл три года, помимо навыков ремесла, учила хитрости: Тициан был царедворцем. Доменикос Теотокопулос, как всякий эмигрант, усвоил стратегию нового для себя общества, наблюдал, как художники делают карьеру. В критянине две страсти уравновешивали друг друга: от природы был дерзким человеком, именно дерзким, а не просто смелым – испытывал потребность сказать неприятное в глаза; с другой стороны, как большинство эмигрантов, был осмотрителен. С годами осторожность ушла.

Холст «Изгнание торгующих из храма», написанный в 1570 г., сразу по приезде художника в Рим из Венеции, – это пощечина венецианскому обществу, иначе расцениваться не может. Мстительный холст, он хотел сделать Венеции больно. Художник, приехавший с Крита, из венецианской колонии, видевший, как венецианцы расправляются с греческими дикарями-бунтовщиками, он пишет роскошные венецианские торговые ряды, устроенные в храме Божьем. Венецианской пышности он выучился у Тициана – на бедном Крите таких ярких красок грек просто не видал; интересно то, что в своих зрелых (испанских уже) картинах Эль Греко окончательно изжил венецианский кармин и пурпур – его собственные красные лишены плоти. Странным образом красные цвета зрелого Эль Греко совсем не материальны: красная риза Христа столь же воздушна, как голубая одежда Марии. Отвлекаясь в сторону от рассказа, не могу не сказать: для грека написать нематериальный красный – это диковинно; вся античная эстетика основана на плотском красном (см. краснофигурные вазы), и в этом отношении Тициан ближе к античным цветам, чем Эль Греко.