Чертополох и терн. Возрождение веры

Никаких продолжателей искусство Эль Греко не получило; часто Доменикоса Теотокопулоса называют первым художником Нового времени, и это верно: после гибели Ренессанса Эль Греко был тот, кто противопоставил одинокое усилие школам и академиям. Но как же ему представлять Новое время, если у него нет наследников? Впрочем, если считать, что художники Нового времени представляли ренессансную идею лишь в том случае, если оставались в одиночестве – как Эль Греко или Гойя, как ван Гог или Гоген, – то в этом отношении Эль Греко, безусловно, новатор.

Экспрессионисты решили, что они наследуют Эль Греко; течение «экспрессионизм», родившееся в XX в., искало себе родословную в истории искусств; экспрессионисты, решившие, что выразят себя через резкий жест и яркую краску, представили экстаз Эль Греко как чувство, родственное своим порывам. Эти утверждения не соответствует действительности. Эль Греко не имеет ни малейшего отношения к экспрессионизму.

Эль Греко искал точку опоры, такое место, где сможет реализовать себя. По отношению к мыслителю и художнику произнести такую сентенцию крайне ответственно: что именно требуется реализовать в себе? Надо сформулировать, в чем состоит особое высказывание Эль Греко, которое нужно реализовать. Скажем, ван Гог реализовал свое человеколюбие, гипертрофированное чувство солидарности со всем живым; Сезанн реализовал идею общего проекта мира, универсального ткачества, единых для всего сущего «семян», из которых прорастает общая природа – это мысль Анаксагора; Гоген реализовал ту мысль, что дух свободы, заложенный в христианстве, принадлежит не одной культуре, но любой, и может быть перенесен куда угодно; Микеланджело реализовал мысль о единении античности и христианства в западной цивилизации. И вполне естественно, что надо задать вопрос мыслителю, выбирающему точку для приложения усилий: что именно этот мыслитель собирается реализовать? В чем состоит его мысль?

Эль Греко писал вполне определенные и ясные картины, стало быть, ответить на этот вопрос можно. Чтобы ответ был убедителен, требуется описать сцену, где происходит действие.

Эль Греко выбрал Испанию потому, что живопись выбрала Испанию. В данном рассуждении живопись предстает этакой одушевленной субстанцией, у которой имеется своя цель. И это, в сущности, так и есть. Цель живописи (в отличие от многих иных видов изобразительного искусства) – это рефлексия, создание образа гуманистической воли. Как только данная цель исчезает, живопись хиреет, некоторое время сохраняется оболочка, но потом исчезает и она – остается орнамент.

Из Италии великая живопись ушла, оставив там слащавые академии; во Франции наступало барокко, и жеманная школа Фонтенбло готовила большой декоративный стиль; бургундская культура отдала свою живопись Фландрии и Голландии, и живопись стала бюргерской; в Англии рефлексивной живописи никогда не было.

И лишь мало известная европейцу испанская цивилизация, провинция Римской империи, захватившей полмира, становилась на глазах Эль Греко живописной державой. В тот момент, когда живопись итальянская стала декоративной, иного центра притяжения уже не было. Испанская пластика отныне определяет развитие изобразительного искусства.

Столица утверждается в Мадриде в 1561 г. Издалека кажется, что возник новый Ренессанс – так про себя мнила и школа Фонтенбло, и академия в Риме. Здесь больше оснований: деньги «обеих Индий», то есть американского континента, текут в Испанию и финансируют расцвет изобразительного искусства.

Но в Испании совсем не Ренессанс.