Чертополох и золотая пряжа

Николас молча кивнул, и не успела осесть дорожная пыль после отъезда дорогих гостей, как приказал продолжить пир. Однако сам он былого веселья не испытывал. Давина тоже сидела тиха и молчалива. Взгляд ее блуждал, а улыбка, словно прибой на песчаном берегу, то набегала на лицо, то стыдливо пряталась. Король, глядя на горячо любимую жену, рвал свое сердце. Незнакомое чувство вины оседало на губах и даже терпкий эль не мог смыть эту горечь. Следующей ночью супруг старался быть нежным, словно в руках у него трепетала водяная лилия, а не женщина из плоти и крови. Но, засыпая, он услышал, как Давина напевает сидскую мелодию, что прошлой ночью ручьем лилась по спящему замку. Николас словно кипятком ошпаренный отпрянул от супруги и, хлопнув дверью, ушел в свои покои. С тех пор в спальне королевы он больше не появлялся.

Давина сидела за высоким за столом, присутствовала на церемониях, но все чаще ее видели гуляющей в саду.

В канун белтайна над королевским замком вспыхнул одинокий залп красного фейерверка - у королевской четы родилась дочь.

— Я называю ее Эйнслин, — произнесла мать, впервые взяв малышку.

— Но это же сидское имя! — Всплеснула руками кормилица.

— Все верно. Моему предку туат де Дананн дали вечную молодость и гальдр – магию вис. А моему супругу помогли вернуть престол. К тому же, думаю, имя мне это нашептали феи, что живут в нашем саду.

— Его величеству это не понравится, — пробормотала кормилица, украдкой сжимая железную пуговицу.

— Так или иначе, нарекает ребенка мать. И я это уже сделала.

Кормилица доложила обо всем королю, но тот лишь отмахнулся, даже не пожелав взглянуть на дочь.

«Наследника, небось, ждал, а девка родилась, и расстроился, поди», — решила женщина.

Николас же, напротив, был счастлив узнать, что жена его наконец освободилась от бремени. Да и то, что отдавать сидам придется дочь, а не сына, радовало вдвойне. Ее все равно рано или поздно замуж пристраивать, а так хоть на приданое тратиться не придется. Королева же вскоре окрепнет и сможет зачать законного наследника. Выходит, все кругом складывается как нельзя лучше. В холмах царствует союзник, надежнее любого родственника, в землях устанавливается порядок, а соседи присмирели.

Одного не учел король в своих думах – материнской любви. Она глуха к давним клятвам и монаршим сделкам.

Еще не занялись осенним пожаром деревья, как сиды вернулись в Бренмар. Пышным пиром встретили дорогих гостей король с королевой. Три дня лился эль и звучала музыка, три дня сотрясался пол от плясок. И вот, когда праздник подошел к концу, хозяин Холмов поднял свой кубок и произнес:

— Благодарю, друг мой и супруга друга моего, за теплый прием. Теперь я хочу, чтобы ты, Николас из каменного леса, исполнил клятву, что дал мне тринадцать лет назад и подтвердил прошлым летом. Отдай мне королевского первенца.

— О чем он говорит? – В полной тишине пиршественного зала удивленный голос Давины прозвучал особенно громко.

— Ваш супруг, госпожа, заключил магическую сделку, платой за которую является королевское дитя, — бесстрастно ответил Лесной царь.

— Ты обещал нашего ребенка сидам? – королева посмотрела на супруга так, словно впервые увидела.

— Давина, — едва слышно прошипел лэрд Умайл, — не позорь мужа, принеси дитя.

Николас кивнул, подтверждая законность требований сида.

Как в тумане поднялась королева со своего кресла, гордо, с прямой спиной прошла до конца зала и скрылась за высокими дубовыми дверями. Но только десятки глаз перестали жечь спину, обняла себя руками, прислонившись лбом к холодному камню. Перед глазами мерцали ночные светлячки, а в ушах звучала до боли знакомая мелодия. Вдруг, перекрывая все звуки и мысли, раздался детский плач. Давина дернулась и не замечая ничего кругом, кинулась на звук.

В замковой кухне крича и натыкаясь друг на друга в белесом тумане хлопотало десятка два людей. Зычно ругался повар, запах горелого лука терзал обоняние. А в углу у стены, за засаленной занавеской, надрывалось дитя.

— Чей это ребенок? – негромко спросила королева, но ее заметили. Замерли в секундном замешательстве кланяться или прочь бежать.

— Я спрашиваю: чей это ребенок?

— Мой, госпожа, — от кадки с грязной посудой отделилась девчушка лет пятнадцати и рухнула в ноги, — Простите, я его сейчас снесу куда подальше, чтоб он вас не тревожил.

— Нет, — Давина моментально приняла решение, — лучше отдай его мне, а взамен я подарю тебе свою застежку от платья в форме трилистника. Идет?

Девчушка, раскрыв рот, взглянула на золотую фибулу в своих руках и часто-часто закивала. Королева подхватила кричащего ребенка и понесла его в пиршественный зал.

— Это не королевское дитя, — прошелестел Ноденс с Холмов, лишь взглянув на визжащий сверток.

— Нет, это моя дочь, — упрямо вздернув подбородок, произнесла королева.