Чертоцвет. Старые дети

Леэни не подходил такой жених, который сказал бы правду: мы уйдем отсюда, но нам придется начать с начала.

Кроме преданного сердца, Таниелю нечего было предложить ей. В новые времена этого казалось мало.

Леэни не могла больше вынести этого молчащего мужчину, который, опустив голову, шел рядом с ней.

— Не знаю, почему мне стало грустно, — сказала она вместо прощания.

Очевидно испугавшись, что Таниель попытается каким-нибудь неуклюжим движением проявить решительность, Леэни побежала.

Таниель смотрел ей вслед. Он ждал, что Леэни, как птица, воспарит в Долине духов в поднебесье.

Нет. Земля не позволила ей оторваться.

7

Блудный сын Ионас возвращался домой. Может быть, Якоб еще не потерял надежды? Может быть, он стоит, ожидая, в воротах Россы с дубинкой в руке и следит за тропинкой через Долину духов?

Тетя Сабина дала Ионасу деньги на дорогу. Ему следовало прибыть в Россу еще два дня назад. Если телеграмму, несмотря на смутные времена, все же доставили, то на сегодняшний день в Россе, наверное, думают, что Ионас вообще уже не вернется домой, что этот упрямец отрекся от всего. А может, с ним случилось что-то и вовсе страшное.

— Люди обезумели, — прощаясь с ним, сказала Сабина. — Запомни, ты должен вернуться домой.

Сабина дала Ионасу старое пальто мужа. Черное пальто доходило почти до земли, ветер трепал полы. Ионасу давно хотелось швырнуть неуклюжую одежду куда-нибудь в канаву, но стоило ему остановиться, чтобы осуществить свое намерение, как его каждый раз начинал пробирать озноб. Пальто на плечах казалось ему сущим наказанием. Но все же у него хватало ума понять, что одежда для путника — и крыша и постель. Две последние ночи Ионас спал в сарае у дороги. Сейчас он стряхнул с пальто сенную труху, — впрочем, какую-то часть соринок успел унести ветер. В памяти Ионаса, сжимавшего в руке полу своего пальто, как в густом тумане, всплыла когда-то слышанная история о некоем Карле Пигинийте, который жил в корчме прадеда и занимался всякой чертовщиной. Он тоже носил черное пальто, а порой надевал даже черную маску. Говорят, будто этот старый черт прикончил Ионасову прабабку.

Ионасу стало жутко, и он с тревогой подумал о своей матери Юстине.

И тем не менее Ионас сомневался: расставили ли ему ловушку, или дела на Россе и впрямь так плохи, как сообщил отец?

Я возвращаюсь в Россу ради матери, сказал себе Ионас. От резкого ветра на глазах его выступили слезы.

Мать не будет ругать меня, она не подумает, что я нарочно медлил, убеждал себя Ионас. Сны должны были все разъяснить ей, она, конечно, узнала, что поезд остановился. Паровоз спустил пар, и Ионасу пришлось на полдороге вылезти из вагона. До темноты он шел по шпалам. Ночью в сарае он подобрал под себя дрожащие от усталости ноги, натянул на голову пальто теткиного мужа и до утра поднимался по бесконечной черной лестнице.

Однако почему Юстина ни с того ни с сего должна была поверить, что Ионас образумился? Но если нет веры, не будет и вещего сна, который объяснил бы, как обстоит дело. Может быть, Юстина думает, что Ионаса нет в живых, и примирилась со своей судьбой — она не единственная мать, чей сын был убит пулей из ружья. Или в облике семерых одноликих побирушек больной мерещится Саки Кай? Юстина напрягается, чтобы в сумерках разглядеть, нет ли среди закутанных в тряпье баб ее блудного сына. Она считает, что каждый человек, который очертя голову оторвался от родного дома, обязательно становится нищим. Всегда, когда Саки Кай входила в ворота Россы и просила ночлега, Юстина шептала: как такие могут жить? Я слабая, я бы прыгнула в болотную ямину.

Никто не знал, почему Юстина с годами стала такой слабой. Ионас слышал, как люди говорили: Юстину не узнать. А ведь именно она во время большого пожара в Медной деревне оказалась самой отважной, даже пламя расступилось перед ней, давая ей дорогу.

Ионас не умел заглянуть в душу своей матери, тем более не мог понять отца.

Возможно, что и они не понимали своего старшего сына.

Сейчас, по дороге домой, Ионас без конца думал о всяких вещах.

— У меня накопилось столько воспоминаний, — сказал он на прощание Сабине.

Тетка усмехнулась. Ионасу казалось, будто он и сейчас слышит ее ответ: твои пятнадцать лет жизни, включая то время, что отведено на сон, еду и игры, — это как миг.

Конечно, с высоты своего возраста она, возможно, была в какой-то степени права. У каждого голова набита истинами. Но Ионас считал, что большей частью эти истины подобны лебеде, которая и на плохой почве пышно растет. Большинству безразлично, что творится в мире, их волнуют лишь крошечные будничные заботы. Если б у Юстины и Якоба, кроме Россы, было еще что-то, может быть, Ионас и не отправился бы в люди — на сердце и легкость и тяжесть, дом же и укоренившееся с детства чувство долга словно путы на руках и ногах.

Ионас не жалел, что в конце лета удрал из Россы. С детства топча заросли лебеды, Ионас в единственном неприкосновенном месте, в своем сознании, взрастил невиданные доселе новые растения, их ветви незаметно переплели все его существо — скорее, чем можно было предположить.