Чертоцвет. Старые дети

Только фокусник воткнул вилку в курицу, как она с кудахтаньем взлетела. Из-за занавеса выбежали клоуны и большой сеткой поймали ощипанную курицу.

В помещении погасили свет. Когда вновь зажгли фонари, на столе лежала человеческая голова. Голова заговорила, испуганный Ионас обеими руками вцепился в сиденье.

По сравнению со всем этим то, что происходило в Долине духов, было просто детской забавой. Когда представление кончилось, ошарашенный Ионас, пошатываясь, вышел на улицу.

Он благодарил бога, что они там, в цирке, не поставили в ряд головы верблюдов.

Ионас не знал, что думать о жизни и мире, все вокруг становилось запутанней и запутанней.

Он хотел вырваться из дома, чтобы найти свой путь, который в его воображении, подобно яркому лучу лунного света, вел через холмы и равнины вдаль. Теперь Ионас один-одинешенек брел по вечернему городу, горячий и пыльный воздух доносил до его слуха странные звуки и хихиканье. Он переходил с улицы на улицу, то там, то сям звучала музыка, неслось хриплое пение.

Из сводчатых проходов тянуло запахом жареного. В одном из окон горела свеча, за дрожащим пламенем стояло желтое лицо с оскаленными зубами.

Они бы не смогли жить здесь, если б по вечерам не смеялись.

Когда Ионас после долгих блужданий уснул в задней комнате у тети Сабины, ему тоже захотелось громко, долго, прямо-таки взахлеб смеяться, однако усталость смела все желания, и он тотчас же погрузился в глубокий сон.

Он даже не слышал, как за стеной, в зале трактира, галдели пьяные люди.

Шагающий по дороге к дому Ионас поплотнее запахивает полы пальто. Откуда внезапно налетел такой ураган? А вот и шпиль церкви виднеется за лесом, указывая путь блудному сыну. Быть может, отец посчитал, что одной дубинки мало, и сунул в соленую воду розги… Блудный сын заслужил такой порки, чтоб на всю жизнь запомнилось.

Шаг Ионаса стал неуверенным. Не прилечь ли в ольшанике на обочине дороги и отдохнуть пару часиков, чтобы лучше выстоять наказание! Но лето прошло, исчезло в дымке прошлого, как верблюды и многое другое. Ольшаник уже давно голый. Черные листья лежат на земле, в грязи, разбухшая от осенних дождей кочка не годится под голову усталому путнику.

Отец так не оставит, намнет бока Ионасу. Душа и без того уже как будто растоптана. В городе Ионас то и дело слышал фразу: время лепит человека. И он, Ионас, стал другим, чужим самому себе.

В первое же утро тетя Сабина попыталась образумить Ионаса. И позже она неоднократно взывала к его совести, говорила о слезах матери и душевной боли отца, о Россе, которая в будущем должна стать собственностью Ионаса. Тетя Сабина внушала ему, что судьба была милостива к Ионасу, он, мол, родился под счастливой звездой. Много ли таких, кто появляется на свет с правами первого сына, да еще на хуторе, достигшем благоденствия! Тетя Сабина говорила, что жизнь бедняков намного суровее — она в свое время ушла из Россы, не имея ничего, кроме пары собственных рук.

Тетя Сабина вспоминала свою молодость. А рассказывая о хлебопекарне в имении, она уронила слезу. Еще до первых петухов ей надо было развести огонь в печи. А замесить хлеб? Иногда она уставала так, что не в силах была вытащить руки из теста. Каждый человек мечтает о более легкой жизни, но немногие рождаются помещицами, которым приносят по утрам к столу теплые булочки. На этом месте тетя Сабина начинала смеяться: теперь она бегала по утрам в булочную через дорогу и приносила к кофе теплые рогалики, однако жизнь от этого не стала легче.

Несмотря на такие разговоры, Сабина сдалась и разрешила Ионасу ненадолго остаться в городе.

Тайная надежда продолжала теплиться в его сердце. Он должен был найти верблюдов и ради этого мог на некоторое время сесть на привязь в трактире Сабининого мужа. Чем дальше, тем чаще Ионас ловил себя на странной мысли: все люди вынуждены находиться на привязи у чего-то.

Ведь и у Сабины никогда не бывало лишней минуты, словно у нее на плечах лежала вся Росса, — за целый день она ни разу не могла присесть на стул и отдохнуть. Правда, вставать ей приходилось не так рано, как некогда на помещичьей хлебопекарне.

Утро начиналось с грохота, который доносился из тесной кухоньки. Сабина раскладывала по ведрам объедки, собранные прошлой ночью в трактире. На плите варился в котле картофель. В углу стоял мешок с мукой. Сабина — руки у самой красные от пара и воды — готовила свиньям болтушку. На заднем дворе, в сарае, в узеньких закутках жила дюжина хрюкающих от голода вислоухих.

Едва животные были накормлены, как трое ребятишек поднимались с постели. Надо было помыть, одеть и накормить детей. Муж Сабины возился в трактире. Поставив стулья на столы, он убирал со стойки вымытые еще ночью тарелки и рюмки и расставлял их на полках, собирал в корзины пустые бутылки и открывал застекленный шкаф, где в ряд стояли бутылки с водкой. Пересчитав их, он доставал из-под прилавка счетную книгу в черном переплете и, озабоченно хмуря брови, подсчитывал расход и приход.