Чертов дом в Останкино

– Пока царевич в Эренборге, русским его оттуда не достать, – заметил Гуго. – Мы можем усилить охрану, чтобы русские не смогли выкрасть пленника, даже если бы вдруг рискнули.

– Император не станет усложнять отношения с Петром, – возразил фон Шенборн.

– Мы боимся русских гренадеров? – усмехнулся начальник шпионов вице-канцлера.

– Мы боимся союзов, которые может заключить Петр. И мы боимся, что при очередной турецкой угрозе он не придет нам на помощь. Ты забываешь – Россия граничит с Османской империей. Они вполне могут ударить по султану в тот момент, когда тот снова будет угрожать нашим границам. Один раз турки чуть не взяли этот город, помнишь?

Гуго серьезно кивнул.

– Но император также не может выдать царевича отцу, потому что в глазах других правителей это будет выглядеть как настоящая трусость. Я уже не говорю, что все они связаны родственными связями. Императора просто не поймут. И черт бы с ним! Но всегда надо учитывать фактор будущего – выдача Алексея отцу всегда может быть использована как повод при малейшем обострении с любым европейским домом.

Гуго пожал плечами. Этот довод был уже выше его компетенции.

– В любом случае наследник русского царя должен исчезнуть из Эренборга, – решительно сказал фон Шенборн. – Мы отправим его на юг. Объясним, что воздух замка не подходит для его спутницы, раз уж она имела счастье забеременеть от царевича.

– Прикажете мне ехать сейчас? – спросил Карл.

– Увы, ехать придется мне, – тяжело вздохнул вице-канцлер. – Царевич Алексей капризен и не примет никого, кто не соответствует его рангу.

– Но русские могут тоже поехать в Эренборг, – сказал Гуго.

– Зачем?

– Попытаться выяснить, в каких условиях содержится царевич и можно ли его выкрасть.

– Тогда, – фон Шенборн наставил золотой ножик на своего агента, – ты должен взять людей и задержать русских офицеров. Хотя это может закончиться дракой и даже…

– Что плохого в том, что русские исчезнут в горах? – спокойно спросил Шлегель.

– Но и ничего хорошего. Впрочем, сделаем по-другому. Я прикажу, чтобы мне быстро отобрали самых заядлых драчунов из офицеров. Тогда это будет выглядеть как поединок чести. И вот тут уже действительно ничего не останется, кроме как извиниться и сослаться на горячность равных. А твои люди пригодятся мне в качестве эскорта. Придется ехать тайно, обычную охрану не возьмешь. Так что – действуй.

Тироль. Крепость Эренборг. 1717 г.

Фрося проснулась среди ночи оттого, что Алеша громко стонал. Растрепанная, заспанная, она приподнялась, опираясь локтем на подушку. Царевич лежал на спине с широко открытыми глазами.

– Ты что? – испуганно спросила она. – Заболел?

– Плохо мне, – громко сказал царевич.

– Доктора позвать?

– Нет, не доктора. Боюсь я.

Фрося отерла ладонью пот с его лба и обняла:

– Ничего, любый мой, помолись и успокоишься.

– Нет.

Он рывком сел на скрипнувшей кровати и уставился на полуоплывшую свечу.

– Найдет. Даже здесь найдет. Зачем я поехал? Надо было как мать – в монастырь. Пропади оно пропадом. Глупо. Ждать здесь, когда он умрет. Глупо.

Фрося вдруг почувствовала злость – она так страдала от длинной дороги, от тошноты, от скверного характера Алеши – все ради мечты. Ведь повезло же нынешней царице Екатерине – очаровала Петра Алексеевича, выбилась из самого низа на самый верх. Почему бы и ей не стать новой Екатериной? Фрося тяжело перелезла через тощее тело царевича и, ступая босыми ногами по вытертому холодному ковру, подошла к столу, налила целый бокал вина. Черт с ним, пусть хоть успокоится – утром можно будет поговорить спокойно, утешить, вернуть ему надежду.

– На, пей. – Она дала вино царевичу и, пока он пил, смотрела на него, не отрывая взгляда.

– Еще? – спросила она, когда царевич все выпил.

– Еще.

Алеша выпил три бокала, прежде чем успокоился. Глаза его потускнели. Он снова сполз на подушки.

– Ничего, – прошептал он. – Отец милостив. Даже если найдет – простит. Я в ноги ему бухнусь. Отрекусь. Пусть в монастырь сошлет, не страшно.

– Тебя в монастырь. А меня? – спросила Фрося. – А сыночка нашего?

Она схватила вялую руку царевича и прижала ее к своему животу. Алексей не сопротивлялся. Вино привычно притупило все страхи.

– Да, – медленно сказал он. – Все будет хорошо. В нем – царская кровь.

– А во мне – нет, – горячо возразила Фрося, снова забралась в кровать и отвернулась к стене. Глаза ее наполнились слезами обиды.

– Ну, – пробормотал царевич, неуклюже обнимая ее под одеялами. – Ну, Фрося, все образуется, все будет хорошо.

Она не верила ему. Норов Петра был известен – карал он жестоко. До того, как они приехали в Эренборг, Фросе казалось, что все идет хорошо и правильно. И что главное для нее – угодить царевичу. Но теперь следовало составить и запасной план – если неугомонный Алеша вдруг передумает ждать императорской короны отца и вернется в Россию.

Тироль. Деревня Хохштайн,

постоялый двор. 1717 г.