Когда же сгустились сумерки, стали собираться на кухне парни и девушки, вернувшиеся с виноградника, зажгли свечи и смоляные факелы, подбросили в огонь принесенных с собой сухих виноградных побегов и уселись скоротать вечер: девушки за пряжей, парни — обстругивая и заостряя колья, которыми подпирают виноградные лозы. Все они с любопытством поглядывали на чужестранца, молча сидевшего у очага все в той же смиренной позе и даже не протянувшего к ласковым языкам пламени своих окоченевших ладоней. Сдержанный шумок пробежал и стих, когда вошел хозяин дома: всем было интересно узнать, как отнесется старый скряга к присутствию гостя.
Бургундочка, поднявшись навстречу отцу, в почтительных выражениях объяснила ему, что это она позволила себе пригласить в дом этого божьего человека, чтобы не пришлось ему провести ночь под открытым небом где-нибудь на виноградниках. Старик не выказал никакого неудовольствия, лишь пожал плечами и уселся на свое обычное место у огня. Начало вечера прошло мирно.
Внезапно чужестранец, пребывавший до этого в глубоком забытьи, поднял голову и, словно в первый раз обнаружив, что он сидит рядом с весело потрескивающим камельком, начал рассуждать вполголоса о красоте огня и о том, что люди должны быть благодарны Богу за столь великий дар. Бургундочка тронула за локоть соседку, та передала ее знак следующей, и в мгновение ока смолкли разговоры на кухне, и все стали слушать, что говорит странник. Он же, увлекаемый собственным красноречием, все повышал и повышал голос, пока речь его не зазвучала воодушевленно и в полную силу.
От похвалы огню он перешел к прославлению других благ, которые ниспосланы нам Божественной любовью и которыми мы обязаны делиться с ближними своими, подавая милостыню нуждающимся братьям. Именно обязаны, ибо все, чем владеем мы в этой жизни, дано нам лишь во временное пользование. Много ли проку, например, от сокровищ, запертых в сундуках скупца? От обильных злаков в закромах жестокосердого богача? Или они думают, что Господь столь щедро одарил их, чтобы они прятали свои богатства под замком, а не пользовались ими для облегчения страданий ближнего? Увы! В день Страшного суда золото это ляжет тяжким грузом на чашу весов и увлечет их в адское пламя! Тщетно будут они стараться тогда избавиться от того, над чем так дрожали всю свою жизнь: на спинах своих понесут они губительный груз богатства и вместе с ними погрузится оно в геенну!
Пока странник произносил эти назидательные слова, взоры слушателей его обращались к виноделу, ерзавшему на скамье, не зная ни как лучше сесть, ни куда глаза деть. Странник же, все более воодушевляясь, уже почти выкрикивал слова голосом звучным и проникновенным. Внезапно, понизив голос, он стал превозносить радость подаяния, и несказанную сладость, коей наполняется душа жертвующего бренными благами, дарованными ему милостью Божьей. Его вкрадчивая речь текла словно мед, глаза были влажными и отрешенными. Слушательницы, глубоко потрясенные и растроганные его проповедью, не могли сдержать слез, и в то время как одни вытирали платочками глаза, другие окружили странника и, отталкивая друг друга, тянулись к нему, стремясь поцеловать край его одежд. Бургундочка стояла, молитвенно сложив руки, и, казалось, пребывала в исступлении.
Хозяин, не подававший до этого видимых признаков недовольства, не мог более выносить подобную сцену и, бормоча что-то себе под нос, вытолкал всех прочь с кухни, положив таким образом конец вечерним посиделкам. Когда смолк стук тяжелых башмаков удалившихся работников, он коротко распорядился, чтобы подавали ужинать. По обычаям страны, Бургундочка прислуживала за столом отцу и чужестранцу. Последний был молчалив и смирен, как прежде, и, едва почтив вниманием незатейливое угощение, попросил соизволения удалиться. Бургундочка проводила его в просторную комнату в нижнем этаже, где уже была постелена свежая солома, и, тотчас вернувшись, села ужинать сама.
Кусок застревал у нее в горле; ее желудок отказывался принимать пищу, и, хотя она видела, что отец ее сидит насупленный и сердитый, она все же решилась спросить у него, что он думает по поводу речей странника, в особенности по поводу того, что было им сказано о необходимости делиться с ближним.
— Сдается мне, батюшка, — добавила она, — что, ежели прав любезный проповедник, мы с тобой попадем прямехонько в адское пламя — ведь в доме у нас в достатке и золота, и хлеба, и вина, а мы никогда не подаем милостыни.
Говоря это, девушка улыбалась ласково, чтобы смягчить резкость своих слов и не обидеть старика. Но тот вскочил с места в страшном гневе, ударил с силой по столу оловянной чашей, проклиная дочь, приведшую в дом этого сумасшедшего бродягу и оборванца, который на самом деле, может быть, переодетый разбойник, и пригрозил, что сейчас же возьмет его за шиворот и выставит вон; после чего девушка, испуганная и расстроенная, удалилась к себе в спальню.