Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века

Так как я не мог проникнуть далеко в глубину, терявшуюся во мраке, я тотчас стал внимательно рассматривать свод и пол, который, как мне показалось, поднимался вверх большими ступенями по направлению к замку, среди развалин коего, как я теперь вспомнил, видел в крепостной стене глухую дверцу. Несомненно, я наткнулся на одну из потайных дорог, столь обычных в военных сооружениях той эпохи, одну из дорог, которая, должно быть, служила для того, чтобы, если замок осажден, спускаться за водой к реке.

Дабы убедиться в истинности своих наблюдений, я после выхода из пещеры завязал разговор с работником, который в этих малодоступных местах подстригал виноградные лозы и к которому я подошел под предлогом прикурить сигарету.

Мы поговорили о самых разных вещах: о целебных термах Фитеро, о прошлогоднем и новом урожае, о женщинах Наварры, о возделывании виноградников, — в общем, обо всем, что человеку взбредет в голову, а главное, о пещере, предмете моего любопытства.

Когда разговор наконец зашел об этом, я спросил крестьянина: знает ли он кого-нибудь, кто проник в пещеру и прошел ее до конца.

— Проникнуть в пещеру мавританки?! — воскликнул он, пораженный моим вопросом. — Кто бы осмелился? Разве вы не знаете, что из этой бездны каждую ночь выходит неприкаянная душа?

— Душа? — отозвался я, улыбаясь. — Чья же душа?

— Душа дочери мавританского начальника крепости, она горестно скитается по этим местам. Ночью можно увидеть, как она, вся в белом, выходит из пещеры и наполняет речной водой кувшин.

Из объяснений этого милого и славного человека я узнал, что с арабским замком и с подземельем, которое, как я и предполагал, соединялось с ним, связана некая таинственная история. И коль скоро я большой любитель послушать подобные предания, особенно из уст деревенского люда, то умолил его рассказать мне легенду, что он и сделал — примерно в тех же словах, в каких я, в свою очередь, намереваюсь рассказать ее читателю.

II

Когда замок, от которого ныне остались только бесформенные руины, еще принадлежал мавританским правителям и его башни, от коих сохранились только камни, высились на самой вершине скалы, господствуя над этой плодородной долиной, которую поит река Алама, — недалеко от города Фитеро произошло кровопролитное сражение, во время которого пал раненным и был пленен маврами знаменитый христианский рыцарь.

После того как враги препроводили его в крепость и заковали в железо, он несколько дней провел в глубинах подземелья, находясь между жизнью и смертью, пока, чудом излечившись от ран, не был выкуплен своими родственниками.

Вернулся рыцарь к родному очагу и заключил в объятия тех, кто спас ему жизнь. Его братья по оружию шумно веселились, видя его рядом с собой и полагая, что настал час идти на новые битвы; но душа рыцаря была полна глубокой и странной печали, и ни родительская любовь, ни старания друзей не могли развеять ее.

Во время плена ему довелось увидеть дочь мавританского начальника крепости, о красоте которой он уже знал по слухам, но когда он увидел ее воочию, то нашел ее красоту настолько выше своего представления о ней, что не смог устоять пред ее чарами и отчаянно влюбился в, увы, недосягаемую для него девушку.

Целые месяцы рыцарь строил самые смелые и безумные планы, пока наконец не объединил братьев по оружию и не напал на крепость, которая оберегала объект его страстной любви.

Поначалу все думали, что рыцарем движет только желание отомстить за то, что он претерпел, закованный в кандалы; но после того, как крепость была взята, уже ни от кого не скрылась истинная причина отважной атаки, в которой погибло столько добрых христиан.

Рыцарь, опьяненный любовью, которую он в конце концов сумел зажечь в сердце прекрасной мавританки, не обращал внимания на советы друзей, не задумывался над пересудами и жалобами солдат. И те и другие призывали его поскорее оставить стены крепости, на которую, несомненно, должны были напасть мавры.

Так и случилось на самом деле: начальник крепости созвал воинов с пограничных земель, и однажды утром страж, стоявший в дозоре на башне, прибежал сообщить влюбленным, что по всей долине движется тьма воинов и что это, без сомнения, мавры, собирающиеся напасть на замок.

Дочь начальника крепости, услышав это, смертельно побледнела, а рыцарь потребовал свое оружие, и всё в крепости пришло в движение. Военачальники стали отдавать приказы, опустили подъемные решетки, подняли висячий мост, арбалетчики увенчали зубцы стен.

Через несколько часов начался штурм.

Замок справедливо назывался неприступным. Только столь неожиданно, как овладели им христиане, и можно было его взять снова.

Мавры, увидев бессмысленность штурма, решили плотно окружить крепость, чтобы — под угрозой голода — заставить ее защитников сдаться.

Голод действительно нанес христианам страшный урон; но все понимали: если замок будет сдан, то ценой спасения их жизней станет голова их предводителя, — и никто не пожелал предать его.