Чёртов палец

Из участка Навроцкий был доставлен в морг, где ему для опознания предъявили женский труп. И как только Овечкин осторожно, двумя пальцами, приподнял край простыни, закрывавшей лицо покойницы, на котором было несколько ссадин, у Навроцкого задрожало всё тело; чувствуя, что слабеют ноги, что сознание вот-вот покинет его, он ничего не мог поделать с этой насквозь пронявшей его дрожью, точно какая-то машина стиснула и трясла его. Он беспомощно и тупо смотрел на мёртвое тело.

— Вы узнаёте её? — спросил Овечкин. — Это Шарлотта Янсон?

— Да, — едва слышно выдавил из себя Навроцкий.

— Между прочим, сквозное пулевое ранение… — сказал Овечкин, брезгливо ткнув пальцем в труп.

Но голос его долетел до Навроцкого как будто издалека. Он закрыл глаза и отвернулся. Перед ним откуда-то из темноты явился образ Лотты, её улыбка, волосы, руки… Вот кружатся они в вальсе, окна дачи и весь мир вращаются вокруг них, и крутится, крутится пластинка граммофона… Вот тонет он в озере, захлёбывается, уходит под воду, и, когда его оглушает мысль о неизбежности конца, она вдруг оказывается рядом, выталкивает его на поверхность… На него накатила волна удушья, он почувствовал сильное головокружение и начал судорожно расстёгивать воротник рубашки, но пальцы, беспомощно бегая по пуговицам, не слушались его. Лицо Овечкина, взирающего на него с каким-то странным интересом, стены мрачного помещения, освещённого тусклым, неровным светом, мёртвое тело Лотты — всё поплыло у него перед глазами. И он медленно, как догорающий сноп соломы, осел на холодный пол морга…

3

Вечером, после того как Навроцкого привели в чувство и привезли в сыскное отделение, он был арестован.

Конец второй части

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава двадцать четвёртая

1

Выйдя в отставку, Пётр Алексеевич Тайцев первым делом отправился в Борго, чтобы провести несколько деньков на даче Навроцкого — поудить рыбу, попариться в баньке, подумать в тишине о дальнейшем житье-бытье. Он охотно пользовался любезным предложением князя навещать пустующую дачу и взял на себя труд присматривать за ней и поддерживать небольшое дачное хозяйство в исправном состоянии. Приезжая туда, он занимал в доме небольшую комнату внизу и почти всё время проводил на воздухе, развлекая себя рыбалкой и мелкими столярными поделками, а в ненастную погоду — чтением исторических и душеполезных романов. Вот и теперь, прибыв на место в благодушном расположении духа, Пётр Алексеевич по обыкновению тщательно осмотрел дом и двор — всё ли в порядке, всё ли на месте — и, натянув между двумя соснами гамак, устроился в нём, укрывшись шерстяным пледом. Потягиваясь от удовольствия, он принялся разбирать захваченную с собой для коротания досуга пачку петербургских газет, но предаться одному из приятнейших занятий — вздремнуть часок-другой в гамаке — ему так и не удалось: не прошло и получаса, как в одной из газет он наткнулся на статейку о деле Навроцкого. Пробежав её несколько раз, внимательно прочитав и перечитав, он в недоумении стал просматривать остальные газеты и везде находил одно и то же: «Загадочное исчезновение в Осиной роще», «Князь подозревается в убийстве своей любовницы», «Речная полиция выловила тело убитой», — кричали заголовки. Пётр Алексеевич бесконечное число раз вчитывался в жуткие строки и не мог поверить собственным глазам. Он то надевал, то снимал очки, бессознательно протирая их носовым платком, точно желал проверить, не в очках ли заключается причина недоразумения. «Навроцкий убил Лотту Янсон?! О, это невозможно! Это какая-то нелепица, абсурд!» — восклицал он вслух, обращаясь к какому-то невидимому оппоненту. Совершенно сбитый с толку, слезая с гамака, он от волнения чуть не упал. Для того чтобы как-то восстановить способность мыслить, он стал ходить по двору, подбирать с земли мелкие предметы и тотчас отбрасывать их в сторону за ненадобностью. И лишь только он понял, что всё, что написано в газетах, — не злая шутка, придуманная кем-то, чтобы испортить ему отдых, а имеет под собой какое-то пусть и невероятное, фантастическое, трижды нелепое, но всё же основание, он тут же решил, что его святейший долг, — даже если газеты не врут, если и вправду какое-то чудовищное стечение обстоятельств послужило причиной несчастья, — засвидетельствовать в суде, что лично он знает Феликса Николаевича только с самой лучшей стороны и может поручиться за его исключительную порядочность. Он вспомнил также о старом своём приятеле судебном следователе Платоне Фомиче Милосердове и не теряя времени начал собираться обратно в Гельсингфорс, чтобы оттуда первым же утренним поездом выехать в Петербург.

2