Чёртов палец

— Господи Иисусе! — перепугалась баба и принялась неистово креститься. — Спаси и сохрани! Спаси и сохрани!

Анна Фёдоровна медлила, выстрел был за ней. Лотта закрыла глаза и мысленно попросила бога избавить её от мучений. И в эту минуту пустоты и тьмы в её сознании мелькнуло странное видение: тихий вечер опускается на деревья, на озеро, на крыши; она притулилась на подоконнике дачного дома, и мягкий ветер приятно касается её оперения; в комнате люди, но она их не боится: люди никогда не причиняли ей зла; округлыми голубиными глазами доверчиво смотрит она на белокурую девушку, наставляющую на неё дуло револьвера; ещё мгновение — и что-то с ужасной болью обжигает и разрывает её грудь, бьёт об раму окна безжизненное её тело, бросает его в теплую лужицу собственной крови…

— Девочки! — не выдержав, закричала Любонька. — Анюта! Лёля! Что же мы делаем? Господи! Это же безумие!

Княжна опустила пистолет, но он вдруг выскользнул у неё из руки, стукнулся об камень в траве и выстрелил. Любонька и Лотта вздрогнули. Баба от испуга присела на корточки, подле неё упала перебитая пулей ветка.

Анна Фёдоровна рухнулась на землю без чувств. Любонька подбежала к ней и принялась хлестать её по щекам. Лотта тоже подошла. Княжна лежала бледная, словно изваянная из мрамора, и такая красивая, что Лотта невольно залюбовалась ею. Вскоре Анна Фёдоровна очнулась, и девушки помогли ей встать. Не выдержав, Лотта обняла её, и у обеих по щекам потекли слёзы. Любонька засмеялась беззвучным нервическим смехом.

— Он твой, — тихо сказала Лотта и пошла прочь. На краю поляны она надела туфли, накинула, на плечи брошенную шаль и скрылась в глубине парка…

Глава двадцать третья

1

— Фе-еликс! Фе-еликс! — зовёт его Анна Федоровна голосом сирены.

Она смотрит на него с загадочной полуулыбкой, машет ему призывно рукой, гибкой и тонкой, как стебель лилии, манит к себе полуоткрытыми губами, с которых слетает сладкое и беззвучное дуновение, завораживает колыханием распущенных, вьющихся волос, и он идёт к ней, подчиняясь её властным чарам, лишённый собственной воли. Она уводит его в чудесный сад, окружённый высокой, сложенной из камня стеной, по которой, перемежаясь старой виноградной лозой, лепится цепкий зелёный плющ. Сверкающие на солнце дуги фонтанов падают в прохладную голубизну бассейна, обрамлённого цветниками. Тихо. Не слышно даже птиц. Лишь плескание хрустальных струй нарушает музыку тишины. Она скидывает с себя лёгкие, полупрозрачные одежды, прижимается к нему молодой, вздымаемой дыханием грудью, точно наполненной таинственным нектаром жизни; нежное, волнующее прикосновение её плоти томит его неутолённой жаждой. И вдруг он чувствует на себе горящий взгляд цыганки, прекрасной и юной, как весенний полевой цветок Кто она? Что делает она в этом дивном саду? Она держится за ствол яблони, обременённой спелыми, румяными плодами, и смотрит на него долгим и странным взором, в котором смешалось всё: и упрёк, и жалость, и огненная страсть. И хочется ему что-то сказать, объяснить юной деве, заглянуть в её серо-голубые, совсем не цыганские, глаза, и он идёт к ней, почти бежит, но едва лишь делает несколько шагов по дорожке сада, как она исчезает, растворяется без следа в жарком, струящемся воздухе…

— Фе-еликс! Фе-еликс! — снова зовёт его бархатный голос Анны Фёдоровны…

Проснувшись, Навроцкий несколько минут лежал с закрытыми глазами, пытаясь хоть ненадолго удержать блаженное и тревожное очарование сна, но оно уходило, уходило… и наконец навсегда отлетело в далёкий, недоступный мир мёртвых сновидений. Когда он вышел из спальни в столовую, стол уже был накрыт к завтраку.

— Лотта ещё не спускалась? — спросил он Машу.

— Да, кажись, нет барышни, — отвечала девушка, пожав плечами. — Об эту пору они уже встамши бывают, а сегодня, как пришла, не видала их. Верно, отлучились куда спозаранку-то.

Навроцкий поднялся в комнату Лотты. Там никого не было, постель была прибрана, все стояло на своих местах.

Позавтракав, он отправился на велосипедную прогулку, но в одиночку уезжать далеко ему не хотелось, и вскоре он повернул назад в надежде на то, что Лотта уже возвратилась. Но её всё ещё не было. Он взял книгу, но чтение не шло ему в голову. Впервые за всё время их совместного проживания он не знал, где она находится, и забеспокоился. После ужина он снова сел на велосипед и поехал искать её, но не нашёл ни в парке, ни на берегу озера, ни в ближайших окрестностях.