Чёртов палец

«Вот и Маевский в маске, — думал Навроцкий. — Как же это неразумно с его стороны — позвать меня туда, где нет никакой возможности узнать друг друга!» Он мрачно взглянул на натянутое между двух колонн полотнище с надписью: «За снятую маску — штраф 100 руб. и удаление с бала!!!». «Снять маску и заплатить сто рублей? — подумал он. — Так ведь нет же с собой ста рублей. Ну, допустим, можно заплатить штраф потом, но привлечь к себе внимание таким глупым образом… Да и с бала придётся уйти. Нет, не годится». Постояв ещё немного, он решил попытаться разыскать графиню и навести справки о Маевском у неё, как вдруг к нему подошла молодая дама в костюме чародейки и, не проронив ни слова, потянула его за собой. Попытку Навроцкого что-то возразить она остановила, приложив палец к губам, и в голове у него пронеслось: «Ну конечно же! Её прислал Маевский!» Дама между тем увлекла его из залы в смежные комнаты и, когда они очутились в одной из них тет-а-тет, закрыла за собой дверь и обернулась к нему.

— Маска, я тебя знаю, — сказала она, прикрывая рот платочком, чтобы нельзя было узнать голос. — Ты князь, ты не женат, ты намеревался жениться, но получил отказ…

Она сделала паузу и, не дав ему опомниться, одним движением сняла маску. Навроцкий опешил: перед ним стояла Анна Фёдоровна. И в то же мгновение до него долетел волшебный запах её духов.

— Ах, это вы! — проговорил он растерянно.

— Вы, кажется, разочарованы?

— Я?.. Нет, что вы… Впрочем, вы не видели Маевского? — спросил он, стараясь скрыть смущение.

— Нет.

— Но здесь ли он?

— Не знаю. Я его не видела. Но разве вы из-за него пришли?

— Да. Он прислал мне записку и просил быть.

— Значит, вы пришли не из-за меня?

Анна Фёдоровна с укоризной взглянула на князя.

— Я не знал, что вы тоже будете здесь…

Он снял маску. Она с нежностью посмотрела ему в глаза:

— Феликс, ты знаешь, я…

Бархатный, чудный голос её дрогнул и оборвался. Она чуть опустила длинные ресницы на заблестевшие глаза, положила мягкую, благоухающую ладонь ему на плечо и, встав на цыпочки, поцеловала его в губы долгим, многозначительным поцелуем. В тот же момент скрипнула дверь и из-за неё показалась фигура девушки в костюме цыганки. Девушка, словно потерявшись, несколько секунд неподвижно смотрела на них и так же внезапно, как появилась, скрылась за дверью. Тотчас за этим из-за двери послышался странный шум.

— Ах! — вскликнули разом два-три женских голоса.

— Воды! — кричал кто-то. — Принесите воды!

Навроцкий, надев маску, выбежал из комнаты и увидел, что девушка лежит на полу без чувств. Он нагнулся, чтобы снять с неё маску, но кто-то остановил его:

— Оставьте её! Это не полагается!

Вскоре девушка очнулась и, когда принесли воды, сделала несколько глотков.

— Благодарю, — промолвила она очень тихо.

Она поднялась, опираясь на протянутую ей руку, и сделала несколько шагов. Толпа перед ней расступилась, и блондинка в костюме цыганки затерялась среди гостей.

— Странная барышня… Кто это? — спрашивали в толпе одни.

— Не имею чести знать, — пожимали плечами другие.

3

На другой день после бала-маскарада Анна Фёдоровна получила с посыльным письмо. Подпись Лёля удивила и встревожила её. Прочтя письмо, она надолго задумалась. Она ходила по будуару с папироской и изредка открывала окно, чтобы набрать в лёгкие глоток прохладного воздуха. «У женщин не принято выяснять отношения подобным образом… — в который уже раз пробегала она глазами аккуратные строчки письма, — но странная неприязнь и даже ненависть друг к другу, давно живущая в нас, а более всего это унизительное соперничество в любви, требуют какого-то разрешения…» Анна Фёдоровна вспоминала проведённые в институте годы и спрашивала себя: «Ненависть? Разве это была ненависть?» Она подходила к зеркалу и вглядывалась в своё лицо. «Разве меня можно ненавидеть? — думала она. — За что?» Она взяла в руки фотографический альбом и раскрыла его в том месте, где был вклеен последний снимок их класса. Вот она сама, вот Лютик, а вот и юная Лёля. Разве она, Анюта, это очаровательное создание, могла ненавидеть Лёлю? «Нет, это была не ненависть, это была глупость, — рассуждала княжна. — Глупая детская вражда!» Затем она вспомнила их с Навроцким поцелуй у порожистой, бурной реки и единственную ночь, проведённую с ним, и у неё защемило в груди. «Где-то теперь Феликс? — думала она. — Знает ли он об этом письме? Нет, разумеется, не знает. — И, походив ещё некоторое время по комнате, наконец решила: — Ну да всё равно. Пусть будет так, как угодно богу». Она загасила в пепельнице папироску, сняла с рожка трубку телефона, назвала номер Любоньки Цветковой, и где-то в тёмной, влажной глубине её грустных глаз на мгновение вспыхнули азартные искорки…

4